Sweet dream

— Я же говорю, он меня убить хотел!

— За просто так убить не обещают, — Виталий покачал головой. — Признавайся, ты его как-то унизила?

— Нет… — Женя сглотнула. — Я…

— Что?

— Понимаешь…

— Ну?!

— Я его покалечила.

— Добрая ты девочка. — Он потрясенно хмыкнул. — Это как, когтями, что ли?

— Нет, по-другому.

— Ладно, обойдемся без подробностей. Я так понимаю — покалечила и смылась, да?..

— А ты бы что, не смылся?

— Видишь ли… — Виталий отвел взгляд. Он ощущал себя гаже, чем когда-либо в жизни. — В отличие от тебя, я привык отвечать за свои поступки. А ты… Женя, ты никогда через себя не переступаешь, правда? Вместо того, чтобы лечить свою подростковую психотравму, ты предпочитаешь издеваться над всеми, кто к тебе тянется. Ты не думаешь о том, что у других тоже могут быть чувства. Сначала опускаешь мужиков, заставляешь их чувствовать себя мудаками и неудачниками, а потом еще удивляешься, что тебе мстят!

— Я…

— Не перебивай меня! Тебе всюду мерещится только гадость! У тебя никто не имеет права ничего попросить — ведь ты по жизни никому ничего не должна! А если кто тронет — готова глаза выцарапать. Потому что ты всегда пострадавшая сторона, а мужики всегда подонки и насильники, и их желания тебя не беспокоят. Конечно! Чего жалеть всяких козлов?.. — Он почувствовал, как в горле растет ком. — Ведь правильно?

Она опустила голову. Виталий почувствовал, что его начинает трясти.

— Тебе нанесли боль, я понимаю… Но почему, елки-палки, это не научило тебя сострадать другим? Потому что если ты думаешь, что ужасней физической боли ничего нет, то зря! Очень зря!

— Виталий, перестань…

— Ладно, — пересиливая себя, он снова окинул взглядом лежащее тело. — С этим вопросом мы разобрались. А как ты у него нож смогла вырвать?

— Я его поцарапала… — Женя прикусила кулак. — И он за ножом кинулся…

— Так.

— А я… Я успела раньше…

— Ебаный в рот… — выдохнул Виталий. — Тогда твое дело труба.

— Это была самозащита.

— Ментам расскажешь.

Повисла пауза, в течение которой оба пристально изучали ноги друг друга. Пустые взгляды не задерживались на обуви, уходили сквозь истертые плитки ПХВ, как вода в песок. Виниловый маэстро наконец-то допел свою песню, и теперь звукосниматель слал в эфир только сухой царапающий треск.

— Сама не знаю, как это получилось… — прошептала Женя, продолжая смотреть в пол. — И, в общем… — Ее голос задрожал. — Я… не хочу к ментам… Не хочу в тюрьму, понимаешь?

Он вздохнул, беря себя в руки. Пожевал губу.

— Что же ты хочешь?

— Давай… похороним его… — Ее голос прыгал. — Ты же… Ведь ты же всё лето копал, ты умеешь…

Виталий поднял ее голову за подбородок и внимательно, очень внимательно посмотрел Жене в глаза.

— Ты не в себе, девочка моя. Тебе нужно успокоиться. Тс-с-с… — Он погладил ее по волосам. Приложил указательный палец сперва к своим, потом к ее губам. Это неожиданно помогло, Женя умолкла. Нос ее покраснел и опух, а широко распахнутые глаза, как две нестерпимо яркие лампочки, то безжизненно тускнели, то вновь загорались надеждой.

Виталий сбросил с плеч пиджак, потянул поясок Жениного забрызганного кровью халата. Она не сопротивлялась, продолжая неотрывно смотреть ему в глаза.

— Скажи: я хочу тебя.

— Я хочу тебя, — прошептала она, отворачиваясь.

— Громче! И на меня смотри!

— Я хочу тебя!

Халат упал. Он толкнул ее на диван, влажные каштановые волосы веером рассыпались по подушке. Всхлипнув, Женя раздвинула ноги. Он провел рукой по ее промежности, потом расстегнул джинсы, сдернул их до колен и лег сверху, целуя грудь с отвердевшими сосками. В этот момент Женина рука быстрой змеей скользнула по животу и сдавила его член — сильно, жестко, до боли. «Сейчас сломает» — понял он. — «Она не соображает, что делает. Это рефлекс». Сердце упало в предчувствии тошнотворного хруста. Ужас встопорщил волосы на затылке, спина захлебнулась холодным потом.

— Не бойся! — прохрипел он, сжав Женины плечи, неловко целуя ее в сжатые губы. — Не бойся, это не больно!

На секунду ногти, казалось, впились в плоть еще сильней. Виталий зажмурился, с обреченным воем откинул голову, чтобы с размаху ударить ее лбом в лицо, и уже понимая, что опоздал, вдруг ощутил свободу и горячее скольжение по тесному податливому тоннелю. Вопль утонул в волне нечеловеческого облегчения, от мокрой спины по ногам пронеслась колючая электрическая дрожь, и он отчетливо понял: она знала. Всё просекла насчет него с самого начала, но предпочитала играть, как кошка с мышью. Так же, как со всеми. Правду ведь тогда сказала — не волчица она. Нет. Сука. Просто сука.