Сыч – птица ночная

Дальнейшее лицезрение этого взаимоубойства мне было недоступно: тяжелая голова таки перевесила туловище, и я рухнул меж сидений на пол. Пластины, по всей слышимости, в дверях действительно присутствовали: снаружи как будто какой-то разбуянившийся пьяный слесарь лупцевал по джипу киянкой. Стекла моментально расползлись паутиной трещин, а затем и вовсе разложились на фрагменты, обвиснув внутрь некрасивой бахромой. Если бы мог, я попрыгал бы от радости, что основной мишенью джип избрали стрелки кабинетных, а не казачьи пулеметчики — в противном случае внедорожник давным-давно превратился бы в дуршлаг, а вашего покорного слугу можно было бы использовать в качестве фарша на тефтели людоедам. Однако прыгать я не мог, а потому лежал себе смирно, втянув голову в плечи, и терпеливо ждал, когда все это безобразие закончится. Не в том плане, что прилетит ненароком шальная дура из «ДШК» и разнесет башку вдребезги, а в том, что мужики перестреляют друг друга и останется кто-нибудь в живых, чтобы транспортировать меня куда-нибудь. Если же никто в живых не останется, я просто тихо замерзну здесь…

Вскоре стрельба стихла — время я специально не засекал, как-то не до того было, но мог поспорить, что с начала боестолкновения минуло не более десяти магазинов «АКС». В нормальных временных единицах это объяснить довольно проблематично, а на практике выглядит примерно так: если у вас есть возможность кувыркаться и выписывать кренделя на грунте, вы выпускаете навскидку полмагазина по вспыхивающим в двадцати-сорока метрах от вас смертоносным светлячкам вражьих стволов, пытаясь нащупать их своим свинцом, затем стремительно перекатываетесь по рубежу на пять-шесть шагов, опять жмете на спусковой крючок, вновь перекатываетесь, на ходу изрыгая проклятия, выбрасывая отработанный магазин и вставляя новый — и так до тех пор, пока не израсходуете весь носимый боекомплект (как правило — 8-10 магазинов, больше просто некуда засунуть). Работать в таких условиях короткими очередями категорически возбраняется — это не то чтобы малоэффективно, а просто опасно для жизни, поскольку подавить инициативу вражьего стрелка можно лишь плотным и регулярным огнем. А для тех военных, что носят погоны, но о войне лишь читали в книгах, поясняю: не нужно скептически хмурить брови, припоминая табличные нормативы учебных стрельб с расходом боеприпасов, не превышающим тридцати патронов на всю накрытую мишенную обстановку. Это таким образом толстые дяди с большими лампасами над нами пошутили: не из злого умысла, а по простоте душевной и отчасти в целях экономии. Так что не верьте, когда ловкие репортеры взахлеб рассказывают вам о получасовом встречном бое между двумя внезапно напоровшимися друг на друга рейдовыми группами. Восемь-десять магазинов — вот реальный временной лимит такой скоротечной баталии. Как только данный лимит исчерпан, те, кто остался без патронов, автоматически переходят в разряд «безвозвратные потери»…

Итак, снаружи никто более не стрелял. Через разбитые стекла в салон назойливо врывались запахи и шумы отзвучавшей баталии; Несло порохом, гарью, кислятиной, какой-то нездоровой поджаркой. Кто-то предсмертно скулил, хрипя на вдохе надсадно — совсем рядом, у джипа, может, даже Хафиз-пулеметчик или седой воин Гасан. Взбудораженный гомон людской толчеи доносился со стороны кабинетной колонны, кто-то надсадно орал матом, всхлипывая от боли и выплевывая в спешке звонкие согласные.

В правом заднем оконном проеме возникла сильно небритая личина в лохматой овечьей папахе, вытаращилась на меня и безразмерно удивилась:

— Мотри, бля — живой! Ну ни фуя себе! А как эти долбили по машине! А он — живой! Не, ты погляди!

Затем небритая личина посмотрела озабоченно куда-то вбок и свела на переносице густые брови:

— У, чамора! Живучий, гада. Петро! Петро-о!

— Ну чаво?! — ответствовал со стороны реки недовольный голос.

— Чаво-чаво! — передразнил небритый. — Поди пулеметчика добей. Мучается скотинка — мотри, бочину разворотило.

— А сам чаво? — возмутился недовольный. — Патронов нема?

— А кто седня дежурный?! — коварно напомнил небритый. — Леняешь? Мотри, батьке доложу! Поди добей — не по-христьянски так.

— От бля… — досадливо буркнул приближающийся недовольный. — Как говно черпать — Петро. Как чечена добивать — Петро. А всего-то работы — пальцем шевельнуть. На!

Сочно шлепнул винтовочный выстрел. Предсмертный хрип оборвался на половине такта. Небритый поморщился и, плотоядно крякнув, похвалил:

— Ну, казак! Казак. Поди подмогни хлопчика вытягнуть.

Дверь распахнулась, меня в четыре руки вытянули наружу.

— Ранен? — озабоченно поинтересовался небритый, вертя меня в разные стороны и тщательно осматривая.

— Вроде нет, — напрягая голос, ответил я.

— А чаво не шеволисся тады? — подозрительно уставился на меня Петро — белобрысый, белобровый веснушчатый малый лет двадцати, с красным лицом, пораженным полным отсутствием какого-либо намека на интеллект. — Косишь?

— Наркотой ширяли, — по-простому пояснил я. — Двигаться не могу — совсем. Вот-вот умру.