Сыграй на цитре

Но многие другие детали изменились начиная с Конфуцианства, в частности взгляды и отношение к женщинам. В Троецарствии мало женских персонажей, и еще меньше их – с политической и социальной свободой воли[26]. Моя история не патриархальна, скорее она представляет альтернативную вселенную, где социальные роли открыты для любого, независимо от пола, полученного при рождении.

Многое отличается и на уровне событий. Чжугэ Лян никогда не переходит на сторону Цао Цао; оставаясь стратегом Лю Бэя, он убеждает Сунь Цюаня встать на сторону своего лорда. Я выяснила, что прославление словесного мастерства Чжугэ Ляна здесь (и подчинение ему Сунь Цюаня) довольно предвзято по отношению к очевидным героям истории. Поддержал бы Юг слабого без дополнительных уловок и обмана? Конечно нет, если бы они являлись героями этой истории.

Для упрощения Ханьчжун и Ичжоу были превращены в Западные земли, а Лю Чжан[27] – в дядю. В то время как образ Сыкоу Хая основан на личности Чжан Суна (и на нескольких других персонажах, которых я сейчас не буду раскрывать), Сыкоу Дунь в значительной степени – мое творение, и его столкновение в третьем акте с Жэнь – это краткий намек на политический заговор Лю Бэя о браке. Сюжет, в дальнейшем изучении которого я лично не заинтересована. Предательство Юга в конце – это то, с чем я тоже позволила себе вольности, чтобы предвосхитить важный поворотный момент в Троецарствии… следите за новостями.

Эстетика персонажа (например, предпочитаемая одежда, прически и оружие) также изменена, отменена или упрощена. Приведенный здесь список изменений не является исчерпывающим.

Конечно, если вы прочитали сразу и Сыграй на Цитре, и Троецарствие, то вы знаете, что есть три основных отличия в повествовании, которые я приберегла напоследок.

Первое: Чжугэ Лян не умрет… не так скоро. Однако это сделают бесчисленные другие стратеги, в первую очередь Пан Тун[28]. Одно из его прозвищ – Юный Феникс; Зефир высокомерен.

Второе: Чжугэ Лян ни дня не живет в чужом теле. Но если бы ему пришлось, то самый унизительный выбор казался очевиден, поскольку вы не могли бы получить персонажа, более отличающегося от Чжугэ Ляна, чем Чжан Фэй[29].

Третье: Чжугэ Лян однозначно не обожествляется на страницах книги, хотя его подвиги, такие как призыв тумана, окутаны мистикой. Однако за пределами книги он и Гуань Юй[30] поклоняются друг другу. Они, безусловно, были увековечены в китайской культуре; как и многим детям из китайской диаспоры, мне рассказывали о них истории еще до того, как я столкнулась с текстом. Эти истории заставили меня почувствовать связь с моими родителями и со своей идентичностью американца китайского происхождения во втором поколении.

Но эта идентичность не всегда отмечалась. Сколько я себя помню, мои родители предупреждали меня, что в первую очередь они будут видеть в тебе азиата, а во вторую – человека. «Они» здесь означает сверстников, учителей, а позже – однокурсников и учителей в колледже и коллег. В любой отрасли в этой стране о моей личности судили по внешнему виду раньше, чем обо мне. Это можно было бы определить количественно. Маркированно. И поэтому я всегда боролась за то, чтобы стать чем-то большим, чем личность, с которой я родилась. Быть личностью, которая стала бы наиболее заметна, личностью, о которой незнакомец мог бы почерпнуть информацию, прежде чем узнать мое имя. В школе я создавала образ, основанный на моих навыках и индивидуальности; мне нравилось, когда меня воспринимали как тихоню, творца, хорошего ученика. Но в результате я также чувствовала себя загнанной в угол. Что, если бы я захотела быть другой? Вести себя иначе?

Что, если бы люди могли видеть меня со всех сторон, вместо того чтобы знать только с одной?

Если верить Конфуцианскому идеалу, правитель должен вести себя как правитель; министр – как министр; отец – как отец; сын – как сын. Но, как исследовал Ло Гуаньчжун в своем романе, романе, сформированном уникальной борьбой его жизни в династии авторитарного правления, таким идеалам будет брошен вызов войной и политикой. И теперь, в моей беллетризации другой беллетризации, я исследую историю, которая также окрашена моим опытом. Я представляю вам Зефир – стратега, бога, воина.

Личность.

Благодарности

Я знаю, что мы, как авторы, не должны выделять фаворитов среди наших книг, но я, как и Зефир, должна кое в чем признаться: Сыграй на Цитре, возможно, моя любимая книга.

Я говорю это, написав довольно много. Я писала книги, будучи подростком, и я сочиняла книги, вдохновленные тем, что публиковалось, когда я была подростком. Но Сыграй на Цитре – это, без сомнения, книга, которую я написала для себя в подростковом возрасте. В этой истории есть все, что я люблю, и за то, что мне привили эту любовь, я должна поблагодарить своих родителей. Мама и папа, просмотр старых киноэпопей вместе с вами всегда останется одним из моих самых счастливых детских воспоминаний.