Сыграй на цитре

Моя правая рука выхватывает его гармонию. Левая поддерживает аккорды. Одно отталкивает другое, подобно двум личностям, существующим наперекор друг другу. Сильная или слабая. Они или я. Сирота или кто-то еще. У меня не было бы места в мире, если бы не моя роль стратега, поэтому я приняла ее, соответствовала и отождествляла себя с ней, а не искажала какую-либо ее часть.

Я не хотела нарушать то, как меня воспринимали.

Тванг[16]. Я выныриваю из музыки. Под моими руками вибрируют цельные струны, испуская последние отзвуки нот. Оборванная струна вьется, как ветка папоротника.

Я готовлюсь к ярости Сыкоу Хая.

Вместо этого меня встречает тишина.

Затем, как струна, она тоже обрывается.

– Кто тебя научил?

Когда я играла, в воздухе не возникало никаких образов, потому что Сыкоу Хай не играл со мной. Нужны двое, отмечаю я про себя. Но даже при том, что Сыкоу Хай не мог видеть мою ци, он ясно слышал мое мастерство. Он не думал, что я искусно играю, будучи воином.

Он может самостоятельно разгадать мою предысторию. Сегодня вечером я здесь ради него.

– Играй, – приказываю я, затем нахожу дополнительные ноты на оставшихся струнах. Я вплетаю свою песню в его, играя гармонично с его мелодией. Воздух между нашими цитрами колышется. Музыка реагирует на нашу ци. Хитросплетение звуков превращается в туманный образ, который я вижу: два мальчика. Один поменьше, другой побольше, выросли во время голода. При свете свечей худые мужчина и женщина приходят к трудному решению. Старший мальчик становится сильнее с каждым дополнительным кусочком, положенным в его миску. Маленький мальчик становится слабее без них. Четыре зимы спустя он первым заболевает лихорадкой. Но оспа не видит различий, и следующим заболевает старший мальчик. И снова, при свечах, мужчина и женщина шепчутся… выбирают… им всегда приходилось… один или другой… один лоскуток… одно лекарство… двое детей… один шанс… который лучше потратить…

Музыка обрывается. Шатаясь, Сыкоу Хай поднимается на ноги и отступает от инструмента. Его лицо покрыто пятнами, дыхание прерывистое. На мгновение я вижу себя. Я выбрала жить как стратег, но, честно говоря, могла ли я стать кем-то другим? Я должна была забрать тело Цилинь не больше, чем Сыкоу Хай должен забрать свое.

Я хочу сказать, что понимаю.

Но я здесь ради Жэнь. И как бы сильно я ни изменилась, я все еще остаюсь собой. Я согнулась, но не сломалась. Сыкоу Хай – всего лишь часть моих планов.

– Мы можем быть разными, – говорю я ему, тоже вставая. – Но у нас общая цель. Я хочу дать Жэнь царство, которого она заслуживает. – Я делаю многозначительную паузу. – Ты тоже.

Я по крайней мере на голову выше. Чтобы встретиться со мной взглядом, Сыкоу Хай должен поднять глаза. Ростом я, наверное, напоминаю ему его брата.

Но сегодня я не просто воин. Я – цитрист, достаточно опытный, чтобы открыть его душу.

– Завтра, – говорит он наконец. – Встретимся у баньяна в час заката.

20. Труп и душа

Встретимся у баньяна в час заката.

Впервые с тех пор, как стала Лотос, я надеваю белое. Этот цвет мне больше не подходит, но он все еще мой.

Не доходя до фиговых деревьев, где мы с Сыкоу Хаем должны встретиться, я останавливаюсь при виде Жэнь.

Она стоит в поле недалеко от тропинки, ее серая мантия сливается с окружающими валунами, которые, как я понимаю, когда приближаюсь, вовсе не валуны, а могилы. Поле – это кладбище. Все надгробия принадлежат членам рода Синь. Жэнь пристально смотрит на чье-то надгробие по имени Синь Дань.

Я присоединяюсь к ней.

– Кто это?

– Я не знаю, – бормочет Жэнь. – Незнакомец. Но этот камень… он должен принадлежать моей матери.

Моей матери. Мне известно о матери Жэнь: врач, которая достигла совершеннолетия накануне убийства Императрицы Чан, совершенного по идейным мотивам. Ее сверстники продолжали служить военачальникам своих родных городов, когда волнения достигли пика при правлении Синь Бао, а мать Жэнь покинула Западные земли и скиталась с Севера на Юг, леча сотни людей по всему царству, прежде чем умереть во время эпидемии тифа в 401 году правления династии Синь.

Я знаю, что Жэнь не любит говорить о ней.

Но потом Жэнь спрашивает:

– Как ты думаешь, Лотос? – И я вспоминаю о том, что то, что я знаю как Зефир, не единственная правда. – Гордилась бы она или была разочарована тем призванием, которое я выбрала?

– Гордилась бы. – Это слово подходит для названой сестры. – Ты командир.

– Главнокомандующая.

– Ты ведешь праведную войну от имени нашей императрицы.

Рот Жэнь дергается от слова праведный. Ее пальцы поднимаются и смыкаются вокруг кулона. Если бы я могла почувствовать ее ци, то представляю, какой неспокойной она была бы. Жэнь, которую я знала, мало делилась своими сомнениями, разбавляя их самоуничижением. Очевидно, что она позволяет себе быть более уязвимой рядом с Лотос. Я чувствую печаль, которую всегда испытывала, но также и негодование.

Если бы только я могла этим воспользоваться.

– Ты винишь Синь Гуна?