Сын

Гибель Мэтти изменила и Гейба, и всю Деревню. Мэтти слишком любили; его жертва была слишком большой. С того дня люди постоянно твердили, что нужно быть достойными этой жертвы; они стали бережнее относиться друг к другу; старались искоренить вещи, приведшие их к беде, включая безобидные с виду азартные развлечения вроде игровых машин и простых автоматов, выдававших победителю шоколадки.

Из года в год в Деревне появлялся странный, зловещий человек, представлявшийся Торговцем, который предлагал исполнение желаний, но приносил лишь разочарование и боль. Джонас, видевший его насквозь, настоял на его изгнании. Жители согласились, и частые праздники стали заменой развлечениям, которые Торговец всем навязывал и от которых процветали жадность и распущенность.

Гейб немного постоял на тропинке у кладбища. Рядом с камнем, на котором было высечено имя Мэтти, он заметил букетик свежих цветов. Жители не переставали чтить память Мэтти, юноши, который сделал их лучше. Тайком от остальных Гейб тоже приходил на могилу, чтобы вспомнить о разговоре, который однажды у них случился.

– Я знаю, что в школе скучно, – сказал тогда Мэтти. – Но ты не бросай, ладно?

– В школе очень скучно, – буркнул Гейб.

Они сидели на валуне над рекой и смотрели на закат. Гейба в тот день оставили после уроков из-за учебных хвостов.

– Мне можешь не рассказывать, – улыбнулся Мэтти. – Я был тем еще хулиганом. Но Видящий убедил меня, что нужно учиться, и это оказалось правдой.

– У тебя был Видящий, – Гейб пожал плечами. – А у меня никого нет.

– У тебя есть Джонас, – напомнил Мэтти. – И у тебя есть я.

– Ну наверное, – признал Гейб. – Но при чем тут школа?

– Там дают знания. Это важно: понимать и уметь разные вещи. Джонас стал Вождем, потому что много знает.

– Я не собираюсь быть Вождем.

– Ну и что? Все равно много знать – это здорово.

– Да ладно, – усмехнулся Гейб. – Знать математику и грамматику так уж здорово?

– Не вполне, – рассмеялся Мэтти, – но без них не понять некоторые действительно интересные вещи. Знания – они вроде инструментов, понимаешь? Как удочка. Без нее не поймаешь рыбу. И я тебе все это не просто так говорю…

Мэтти замолчал. Гейб с интересом ждал, когда он подберет слова.

– Возможно, ты однажды откроешь в себе некий дар. Так случилось с некоторыми из нас, и я отчего-то уверен, что случится и с тобой.

– И что? – пробормотал Гейб, который сразу понял, о чем речь, но не хотел в этом признаваться.

– Однажды этот дар потребует от тебя все, что ты выучил. И в тот день чем больше ты будешь знать, тем лучше будет для всех.

– Ой, смотри!

В тени валуна мелькнула огромная форель, и Гейб ухватился за возможность сменить тему. Мэтти вздохнул. Рыба застыла в темной воде, считая, что это надежное укрытие.

– Она думает, что ее никто не видит, Гейб, – произнес Мэтти. – И не знает, что мы – видим. И, если бы у нас были удочки сейчас, мы бы с легкостью ее поймали.

Гейб помнил тот разговор в мельчайших деталях. Помнил, как солнце золотило валун, на котором они сидели; помнил их смех; помнил дружелюбный взгляд Мэтти. И ему было так горько, что нельзя снова пойти с ним к реке и поболтать вроде бы о глупостях, но на самом деле о важном.

Насчет учебы Мэтти, конечно, был прав. Гейб старался быть усидчивее на уроках, и в итоге ненавистная математика пригодилась при постройке лодки.

Больше всего Гейб жалел, что в тот день не смог довериться Мэтти. Он как раз тогда обнаружил в себе способность «рыскать» и еще не разобрался, что к чему.

Первый раз это случилось на каком-то празднике. Кажется, отмечали середину лета. Вместе с другими мальчиками восьми-девяти лет он влился в толпу, наблюдавшую за поединком: двое боролись на площади, а кожа у них была смазана маслом, так что они не могли как следует ухватить друг друга. Толпа ободряюще гудела, а борцы переминались с ноги на ногу, выжидая правильного расстояния, правильного движения, чтобы повергнуть противника и победить. Гейб, внимательно наблюдавший за этим, обнаружил, что и сам переступает с ноги на ногу, тяжело дыша. Он болел за борца по имени Миллер. Миллер был добряк и великан, он отвечал в Деревне за амбары с зерном, а в свободное время учил мальчишек борьбе. Каждый раз, как он одерживал победу на площади, кидая соперника на лопатки, он утробно хохотал, и это было проявление добродушия, а не злорадства.

Гейб всем своим худым телом подражал борцам, стараясь понять, каково это – быть Миллером, таким сильным и мускулистым. Он наблюдал, как Миллер валит соперника и смеется, и вдруг наступила оглушающая тишина. Он перестал слышать сопение борцов, крики толпы, лай собак, музыкантов, настраивавших скрипки. Почувствовал, как движется в этой тишине. Он рыскал – еще не придумав этого слова – и нашел Миллера. Стал Миллером. Воспринимал все как Миллер. Существовал как Миллер в этот момент. На секунду он понял, каково быть сильным, ловким, превосходить противника, любить борьбу и победу в борьбе.