Сын

Вот весло получилось замечательным. Удобным, легким, красивым – то, что надо.

Столько недель работы, столько надежд на приключения, столько планов и идей о путешествии в загадочную коммуну – и все это свелось к бессмысленной куче кедровых досок и бамбука.

– Да уж, держалась. – Гейб пнул лодку и побрел прочь.

Джонас грустно улыбнулся, глядя ему вслед: он понимал, почему Гейбу так сильно хотелось достроить лодку. Понимал желание обрести нечто потерянное в далеком детстве.

– Пойдем ко мне, – произнес он, нагоняя Гейба. – Кира испекла печенье. И мне нужно тебе кое-что рассказать.

8

– Гейб, а ты помнишь Торжище?

– Смутно. Туда же не пускали детей, а я был маленький.

– И правильно делали, – ответил Джонас.

Гейб взял с тарелки печенье. Сладкое, хрустящее, с цукатами и орехами – кажется, Гейб уминал уже шестое и остановиться не мог: все, что готовила Кира, было волшебным на вкус.

Они сидели на диване. Джонас одолжил Гейбу чистую одежду, и Гейб был рад, что не надо возвращаться в Приют после провала с лодкой. Он пока не был готов к неминуемому подтруниванию.

Кира укладывала детей. Гейб слышал, как она тихим голосом переговаривается с ними о событиях дня. На столе в небольшом глиняном горшке стоял букет из цветов, которые они собрали на пикнике: желтый вербейник, лиловая эхинацея и папоротник с кружевными листьями. В приглушенном свете букет отбрасывал на стену причудливую тень.

Гейба малыши не интересовали и даже раздражали, потому что они за все хватались и слишком громко верещали. Поэтому, когда Кира увела их, оставив Гейба в компании толстого старого Шкоды, Гейб почувствовал облегчение. Глядя на то, как Кира разговаривает и играет со своими детьми, он всегда испытывал непонятную грусть. Будто наблюдал нечто, чего сам был лишен. Неужели у него не было такой любящей матери? Неужели никто не смахивал вот так же крошки с его щек, не целовал на ночь, не сидел у кроватки, пока он не заснет?

Джонас говорил, что в месте, откуда они родом, маленьких мальчиков вообще называли «плодами мужского пола», и матерями детям назначали чужих женщин. Это было что-то вроде работы. Но Гейб помнил нечто иное. Очень смутно и расплывчато, но помнил, как кто-то держит его на руках и нашептывает какие-то слова. В тех руках и голосе была любовь. Такая удивительная и теплая любовь, что теперь он хотел найти эту женщину. Понять, кем она была.

Гейба начинало клонить в сон.

– Торжище проводили на площади несколько лет кряду, – сказал Джонас. – Я был тогда Вождем, но долго не понимал, что…

В комнату вернулась Кира, и Джонас повернулся к ней:

– Я рассказываю Гейбу о Торжище.

Кира поежилась.

– Я там не бывала, но помню твои рассказы, – сказала она. – Это был ужас.

Гейб промолчал. И чего Джонас решил вдруг поговорить про Торжище? Он слышал обрывочные истории, которые, кажется, все заканчивались плохо, но ведь Торжище давно не проводят. А Джонас между тем продолжил:

– Мне казалось, что это обычный праздник, потому что так это выглядело. Все наряжались, веселились… Я довольно поздно заметил, что люди возвращаются оттуда какими-то нервными. Тогда я решил туда наведаться, чтобы понять, что именно происходит.

Гейб зевнул, но из вежливости спросил:

– И что же там было?

– На Торжище приходил некий мужчина в странной одежде и с витиеватой манерой говорить. Его называли Торговцем. Он поднимался на подмостки, созывал людей и предлагал желающим сделку.

– Это как? – не понял Гейб. – И чего в этом интересного, почему люди собирались такой толпой?

– Он обещал исполнить любое желание, – сказал Джонас. – Но никто не слышал, что он просил взамен. Люди просто соглашались на что-то и во всеуслышание произносили: «По рукам!»

– И почему ты решил, что это плохо? – не понял Гейб.

– Ну представь, что у тебя есть сильное-сильное желание.

– Я сильно-сильно хочу хорошую лодку, – улыбнулся Гейб. – И что с того?

– Вот тебе обещают: будет тебе лодка. И ты, конечно, не можешь от такого отказаться. Но ты должен кое-чем заплатить.

– А у меня ничего нет, – усмехнулся Гейб.

– Именно так считает большинство людей, поэтому многие приходили к Торговцу в шутку. Но он не шутил. Он требовал заплатить частью себя.

Сонливость Гейба как рукой сняло:

– Это как? Требовал отдать палец или ухо?

– Нет. Торговец предлагал отдать… как бы это выразиться… часть своей человеческой сущности.

– Ничего не понимаю. Сущность – это что?

– Вот взять тебя, Гейб. Ты – какой? Какие у тебя качества? Ты честный, добродушный… что еще?

– Я не добродушный, – усмехнулся Гейб. – Иногда я так злюсь на Саймона, что мы деремся. Но еще я, пожалуй, умный. И еще жизнелюбивый.

– Вот. Представь, что Торговец тебе может достать отличную лодку, но за нее придется заплатить жизнелюбием.

– Если лодка отличная, то мне не жалко! – сказал Гейб.

– Подумай, – сказал Джонас. – Вот просыпаешься ты утром после сделки – а жизнь тебе не в радость. И лодка не в радость. Вставать с кровати не хочется.

– Ну, отлежусь, и пройдет.

– Вот все так и считали. Но нет, это бы не прошло, Гейб. Он забирал часть человека навсегда.

– То есть что – я бы просто всю жизнь лежал и ничего не хотел?