сын

— Слушаю вас, Михал Михалыч. Садитесь. Могу угостить чаем. Кипятильник есть. Хотите ягоды в сахаре? Или конфеты? Может быть, орехов?

— Конфеты, — смущенно улыбнулся он. — Лучше конфеты и чай без сахара. — Наташа зажгла лампу, прикрыла окно и поставила греться воду в кувшине.

— Цветы… — произнес Шишкин. — Цветов у вас много. Даже черный георгин. На рынке купили?

— Да, — она, не смущаясь, глядела прямо в лицо.

— Вы простите, что я так прямо вломился. Я вроде по делу, а вроде бы просто поговорить….

Вид у следователя был смущенный.

— Тут какой-то случай особенный…. Не столько трудный, сколько запутанный…. У вас тут можно покурить?

— Да можно, наверное, — следователь достал пачку и тянул паузу из последних сил. — Не хотите? — предложил Наташе.

— Я не курю, — он положил пачку в карман. — Тогда и я не буду. Я так думаю, Наталья Юрьевна, что это господин Авилов завладел рукописью. Все указывает на него. А вы, как человек ему близкий, что про это думаете?

— Вполне возможно. — Наташа, закинув ногу на ногу, глядела не на следователя, а в окно.

— Может встать на старую дорожку?

— Ну, как сказать… Так-то рукопись вроде ему ни к чему, но он игрок. Азартный слишком. Если пошла масть — рискнет.

— Так ведь и рискнул, правильно вы рассудили, но рукописи-то нет. Даже если предъявить показания, он опытный, все проходил, не выйдет. Преступник здесь, рукопись где-то в другом месте. А надо, чтобы в одном.

— Ну, Михал Михалыч, — лукаво укорила Наташа, — какие же проблемы? Я думала, у милиции тут колебаний не бывает. Даже в кино сто раз показывали, как из таких положений выходят.

— Как? — Шишкин изумился.

— А то вы не знаете? Не лукавьте. Тогда подкидывают и все. — Наташа усмехнулась. — Если, конечно, ваше дело правое и стопроцентная уверенность. Не смотрите так, я ведь шучу.

— Так тоже, откуда ей взяться, стопроцентной уверенности? Сдается мне, что Нина… — он покосился на Наташу, — совсем не знает, с кем связалась. Больно доверчивая, а зря…

Собеседница его молчала, болтала тапком на большом пальце и глядела на букет ромашек, точно сказанное ее не касалось.

— Авилов говорил, будто вы курите. Вот эти сигареты.

Он показал пачку, она улыбнулась.

— Бросьте вы, Михал Михалыч. Не говорил он этого. Потому что я не курю.

Она легко поднялась с кресла, заварила чай и подала ароматную чашку.

— Вот ваши конфеты. Тут вечерами глаз сомкнуть невозможно, хочется гулять, смотреть на закаты. Тишина, только собаки лают. А почему тут собаки все белые? Белые-белые, с толстой шерстью и непуганые.

— А никто их не гоняет, не принято.

Шишкин быстро выпил горячий чай, положил конфету в карман и попрощался. Что он выяснил? Что вроде бы они поврозь. По словам судя. А верить Наталье нельзя, потому что врет. Врет про сигареты, это раз. И про георгин соврала, глазом не моргнув. Любовь Петровна, что этот черный георгин вывела, ни в жизнь его на рынок не понесет. Даже не срежет. Шишкин покачал головой. А если они сообщники, а Нина ему просто для отводу, то он их, сообщников, разделит!

Глава 15 Призрак

Авилов шел, размышляя о том, что сделает с рукописью Наташа, если она у нее, и где она может быть, если у нее ее нет. Что может затеять Наталья? Праздник мести? Собственную коронацию? Он шел, опустив голову так низко, что очнулся, только когда о кого-то с силой стукнулся.

— Пошли выпьем, — не поздоровавшись, предложил Шурка.

— Ты и так синий, — возразил Авилов.

— Не сейчас. Потом, в час ночи. Вначале почтим Сергея Донатовича. Он сегодня появится. Нужно уважить.

— Уважим, — согласился Авилов. — В баре?

— Нет, туда не пойду. Ко мне пойдем, нужно подготовиться. Ее не могу видеть, — шепнул Шурка.

— Тамару?

Тот кивнул. Они добрели до избы, где светилось окно, и женщина в уютной розовой кофте вязала в кресле, поглядывая в телевизор.

— Жена моя, Любовь Егоровна, — представил Шурка. — Это Александр, как тебя по батюшке-то?

— Сергеевич.

Она улыбнулась.

— Жена у тебя милая.

— Женщина положительная, — согласился Шурка.

Авилов осмотрелся — накрахмаленные занавески, цветы на окнах и оранжевый абажур, точно такой, как у его тетки Нюры. Шурка накрыл стол, достал из холодильника водку и малосольные огурцы, но бутылку не откупорил, пусть в себя приходит. Они поужинали свежей картошкой с укропом и луком, Любовь Егоровна, отвлекшись от сериала, нажарила карасей. Время тянулось незаметно, громко тикали настенные часы с кукушкой.

— Неспроста все это, — рассуждал Шурка. — И кража, и все неспроста. Я тебе скажу по секрету, я тоже виноват, — он понизил голос, чтобы не слышала Любовь Егоровна. — Она меня охмурила, я думал: чисто несчастная женщина, сделаю, что просит, надо помочь. Даже не спросил, дурак, зачем ей это… А что вышло? Пока я по ее просьбе с крыши летал неудачно, муж, офицер этот, прикарманил рукопись.

— Почему офицер?