Смена цвета на самом деле была мне безразлична; беспокоило же меня то, что она подразумевала. Мне это стало совершенно ясно. Я уже не был подростком, как когда дядя Хуан заговорил со мной о войне. Биканди и его товарищи – за исключением энтомолога, подумал я, – не из другого отечества или иного мира, они скорее были людьми с двойным дном, которые, подобно моему бывшему учителю Сесару или тому же дяде Хуану, обладали двумя языками, двумя именами, двумя территориями. Они были – без всякого сомнения – активистами-подпольщиками. Я вспомнил о памятнике на главной площади Обабы, бомбой разнесенном на куски, и об организации, взявшей на себя ответственность за этот акт.
Группа, разглядывавшая жеребят, присоединилась к нам. «Биканди сказал мне, что мы можем остаться в твоем доме. Большое спасибо», – сказал мне Хагоба. При свете дня он показался мне моложе, чем прошлой ночью. «И много видов бабочек в наших лесах?» – спросил я. «У меня еще не было времени исследовать местность, но, по моим подсчетам, не менее десяти видов. Один из них,
Хагоба, Лубис и Агустин, подойдя к лесу, пошли впереди, каждый со своим сачком, и начали восхождение, переходя от дерева к дереву, рыская по сторонам, словно в поисках грибов. Биканди с Исабель следовали за ними на расстоянии метров ста. На Исабель были джинсы, которые придавали ей более моложавый вид, чем вчерашняя плиссированная юбка.
Мы с Хосебой сначала шли вместе с первой группой, но потом, по его желанию, отстали. Он хотел поговорить со мной наедине, чтобы посвятить меня в решения, которые принял, той ночью. Я убавил шаг и приготовился слушать. Лес конца августа служил неплохим фоном для признания: тишина, тень и мягкая почва под ногами.
«Я больше не пойду в гостиницу, – сказал он мне. – Это место не для меня. Это времяпрепровождение на террасе, когда Нико, Сусанна и другие девушки сидят за одним столом, а мы за другим, и все как идиоты… А наши друзья, Давид. Они просто непристойны. Я это не из-за Адриана говорю. Адриан со своим крокодильчиком, конечно, достает, и пьет он слишком много, и вообще он невыносим, но это человек страдающий, ему непросто смириться со своей проблемой, и мы как друзья должны поддержать его. Кроме того, – мне об этом сегодня утром сказал мой отец – Исидро понимает, что его сыну необходима медицинская помощь, он ходил поговорить с психологом, который был у вас в школе».
Выше по тропе, на расстоянии ста метров, атмосфера была совсем иная: сачки для ловли бабочек взмывали над папоротником; слышны, были голоса Хагобы и Лубиса; звонче всех голосов раздавался смех Комарова. «С Мартином я чувствую себя не в своей тарелке, – продолжал Хосеба. Теперь он шел быстрее. – Он настоящий мафиози, незачем себя обманывать. Однажды по дороге из Бильбао мы заехали в этот его клуб, потому что Адриан захотел встретиться с одной девушкой, и я познакомился с его компаньоном, неким типом, который раньше был полицейским. Говоря откровенно, я ничего не хочу знать об этом мире. Абсолютно ничего!» Финальное восклицание нарушило несколько подавленный тон его монолога. Воспоминание о клубе Мартина привело его в возбуждение.
Среди деревьев я различил красное пятнышко крыши, но, пока не подошел поближе, места не узнал: это была одна из хижин лесорубов с лесопильни. «Вижу, ты сегодня ночью много всего передумал», – сказал я Хосебе. «Вот именно. А ты? Ты ни о чем не думал?» Я хотел было сказать ему правду, что все мои мысли были о Вирхинии. Но после его признания это казалось легкомыслием, и я решил промолчать.
«Ну что, поймали они одну из тех, что нам не хватает?» – сказал Биканди, догоняя нас. Возле хижины Хагоба, Лубис и Агустин разговаривали с человеком, одетым в клетчатую рубаху. Хагоба показывал ему что-то, что было у него в руке. Биканди обогнал нас, будто движимый любопытством.