Сын аккордеониста

Часы на церкви пробили один раз. Была половина восьмого. «Так или иначе, если ты предпочитаешь, чтобы поехал я, скажи, где находится убежище, и я все устрою». – «У тебя будут проблемы при проверке. У тебя нет никаких оснований ехать в Ируайн в такой ранний час». – «Я могу попытаться. Не хочу, чтобы убили Трику. То есть Комарова. Хватит с нас Лубиса».

Я сел на мотоцикл. «Не знаю, как я справлюсь со всем этим», – сказал я ему. Он попытался улыбнуться: «Пока я шел сюда, я воображал, что я певец «Креденс» и что вовсю исполняю: О, Сьюзи Кью, о, Сьюзи Кью… Так я смог преодолеть страх». – «Ну, тогда я буду напевать Падам Падам. Это была любимая вещь Лубиса». Но я знал, что не смогу. Я тронулся в путь, не оглянувшись на дом Вирхинии.

Колода карт

Квартира Папи в Париже находилась очень близко от парка Монсури. Это было небольшое помещение площадью не более тридцати метров, весьма приятное, несмотря на то что там было мало света. Из окна комнаты были видны деревья парка и ансамбль элегантных домов, нечто вроде небольшого поселка. «Мне кажется, Бен Бела проживает где-то здесь. Иногда я встречаю его на улице», – сказал мне Папи, глядя в окно. В то время бывший президент Алжира жил в изгнании в Париже.

Играл проигрыватель, музыка звучала чуть слышно. Пани прибавил звук. «Здесь могут быть микрофоны, – сказал он мне, усаживаясь на диван. – Знаешь, что это?» Он имел в виду мелодию. «Гуриди, не так ли?» – сказал я ему. «Именно так. Восьмая пьеса. На мой вкус, самая красивая из всех». И тут же перешел на политические темы. Сказал, что испанская диктатура доживает свои последние дни, и поинтересовался, есть ли у меня определенное мнение по поводу того, какую роль должна выполнять революционная группа в том случае, если в Испании построят демократию. Он употребил именно этот глагол, построить, словно говорил о каком-нибудь бараке.

Через два часа мы с ним были уже у парка Монсури, стояли у одного из входов в него в ожидании автобуса. Папи вынул из кармана карточную колоду и показал ее мне. На футляре была фотография бабочки оранжевого цвета. Я прочитал: Euskalerriko Tximeletak, «Бабочки Страны Басков». «Ты никогда не верил, что я энтомолог, – сказал он. – Но пока мы жили в Ируайне, я также и насекомыми занимался. Вот доказательство. Колода напечатана в прошлом месяце».

Я попытался вытащить карты из футляра, но они лежали в нем так тесно, что у меня не получилось. «Эта колода для тебя, – сказал он мне, кладя свою Руку поверх моей. – Если она тебе ни к чему, оставь ее в том zulo в Ируайне вместе со шляпой американца. Как дар». Выражение его лица не менялось, даже когда он шутил.

Колода, которую мне подарил Папи, теперь хранится не в тайнике в Ируайне, в zulo, а в моем кабинете в Стоунхэме. Она всегда там была, с моего первого дня на ранчо. Дяде Хуану она тоже нравилась, и часто, сидя под навесом в своем кресле-качалке, он забавлялся тем, что перебирал карты, словно это была коллекция художественных открыток. То же самое делали Лиз и Сара. Играя с ними, я иногда изображал мага и раскидывал перед ними карты: если выпадала темная ночная бабочка, плохая примета; если выходила желтая или красная, это было к добру.

Я оторвал руки от клавиатуры компьютера и пошел за колодой. Перемешал карты. Хочу снова разложить их на столе. Не так, как когда играл с дочерьми – Лиз и Сара выросли и не верят, что их отец волшебник, – а для того, чтобы разбудить воспоминания.

Вот на столе первая карта. На ней – желто-коричневая бабочка с шестью черными глазками. Ее имя Pararge maera. Она ассоциируется у меня с Адрианом. Когда мы жили в Обабе, он мог бы носить ее в качестве эмблемы на лацкане пиджака.

Я бросил следующую карту, и выпала большая красивая бабочка цвета белого перламутра, с черными пятнами на передних крылышках и четырьмя глазками ярко-красного цвета – на задних. Ее имя Parnassius apollo, и она, вне всякого сомнения, соответствует Убанбе. Он всегда у меня перед глазами: на суде, состоявшемся по поводу смерти Лубиса – пятнадцатью годами позже, в 1985 году, – он был единственным, кто осмелился назвать убийц, за что был очернен; многие тогда говорили о «физической и моральной деградации боксера Горостизы». Мы не разделяли это мнение. Убанбе – для нас, для всех друзей Лубиса ты всегда будешь Parnassius apollo, и мы всегда будем видеть рядом с тобой Себастьяна, первого, кто оплакал Лубиса А вот и карта Себастьяна, его бабочка: не очень большая, шафранового цвета. По имени Colias croceus.