Сын аккордеониста

К счастью, вскоре вернулись Мэри-Энн и Хелен. Мне хотелось вернуться домой. И усесться перед этим белым компьютером. Меня восхищает его покладистость. Я провожу пальцами по клавиатуре, и на экране появляются буквы и слова. Появляется роза, появляется хрустальный бокал.

13

Паника. Когда я сегодня утром встал, у меня возникло ощущение, что мои ноги каменные, они были такими тяжелыми, что я не смог даже доплестись до телефона. Мэри-Энн позвонила доктору Рабиновичу, и по его рекомендации я принял двойную дозу даблена. «Теперь тебе будет лучше», – сказала мне Мэри-Энн. С ее помощью мне удалось успокоиться. Потом пришли Хосеба с Хелен, и они мне тоже помогли. Кроме того, ноги у меня теперь были не каменными, а скорее будто из гипса. В полдень я смог встать и спустился под навес.

Около двух часов доктор Рабинович позвонил, поинтересовался моим состоянием и спросил меня, не хочу ли я перенести дату операции на более ранний срок. «Можно было бы на восемнадцатое. На среду». – «Это было бы лучше, не так ли?» – сказал я ему. «Если бы вы жили здесь, в Визалии, я бы не предлагал вам ничего менять. Но меня беспокоит время, которое вам необходимо для того, чтобы добраться из Три-Риверс. Лучше быть предусмотрительными». Я сказал ему, что согласен. «Ну, вы знаете, вам следует приехать накануне. Семнадцатого», – напомнил он перед тем, как повесить трубку.

Вечером в кабинете я достал из картонной коробки еще несколько фотографий. Точнее, три: ту, на которой я снялся с Вирхинией в день гонок с лентами; портрет, который мне прислала Тереза из По, и снимок, сделанный в день открытия памятника в Обабе, – Ускудун, Дегрела, Берлино, Анхель, Мартин… Во время этого акта я не играл на аккордеоне и впервые в жизни продемонстрировал какое-то достоинство.

Когда я вышел на террасу, Хелен, Хосеба и Мэри-Энн тоже разглядывали фотографии. «Какой ты здесь элегантный, Давид!» – сказал мне Хосеба. Он имел в виду снимок, который мы с Мэри-Энн сделали в Сосалито. «Это первая фотография, где вы вместе», – заметила Хелен. Мэри-Энн на нем показалась мне просто очаровательной. «Мэри-Энн, а что мы сделали с той открыткой из ресторана «Герника»? – спросил я. – Ты ведь помнишь, правда? С той, что мы разорвали пополам?» – «Я очень хорошо помню. И скажу тебе больше: я все еще храню свою часть». – «А ты, Давид?» – спросила Хелен. «Я тоже», – ответил я. «Ну, слава богу!» – одновременно воскликнули все трое.

Нам было очень хорошо на террасе. И сейчас мне даже хорошо. Ноги у меня такие, как всегда, я чувствую пальцы в тапочках. Но сверчок внутри меня начеку. При первом же сигнале тревоги он примется беспорядочно махать крылышками, как обезумевшее насекомое.

14

После обеда я обнаружил, что на столе лежит десяток ракушек, а карта с желто-оранжевой бабочкой поменяла свое место. Мне не пришлось мучиться над разгадкой: в саду послышался смех Лиз и Сары. «Вы очень красивые», – сказал я, когда вышел обнять их. У них загар из Санта-Барбары. «На пляже было очень хорошо, – сказала Сара, – но мне хотелось домой». Втроем мы пошли взглянуть на лошадей, а оттуда к Эфраину и Росарио. Я почувствовал небольшую слабость.

Некоторое время назад – сейчас семь часов, но скоро я присоединюсь ко всем, чтобы посмотреть фильм, который будут показывать по телевизору, – я сделал странную вещь. Написал эпитафию, которую мне хотелось бы, чтобы вырезали на моем надгробии, а затем погребальную молитву. Слова пришли мне на ум без каких-либо усилий, словно сами по себе, будто они были предназначены другому человеку. Мне следует сообщить Мэри-Энн, что молитва находится здесь, в файле, соответствующем 14 августа. Если я умру, пусть ее прочтут на трех языках: она – на английском, Эфраин – на испанском, а Хосеба – на нашем языке Обабы.

Эпитафия: «Он никогда не был так близок к раю, как когда жил на этом ранчо».

Погребальная молитва: «Никогда он не был так близок к раю, как когда жил на этом ранчо, до такой степени, что покойному с трудом верилось, что на небесах ему может быть лучше. Ему было нелегко расстаться со своей женой, Мэри-Энн, и со своими двумя дочерьми, Лиз и Сарой, но, когда он уходил, ему хватило капли надежды, чтобы попросить Бога вознести его на небо и поместить подле его дяди Хуана и матери Кармен, а также рядом с друзьями, что когда-то были у него в Обабе».

15

Воскресенье. Все утро я провел, складывая мозаики с Лиз и Сарой. После обеда они ушли к Эфраину с Росарио, а мы с Мэри-Энн, Хосебой, Хелен, Кэрол, Дональдом и еще несколькими друзьями из Книжного клуба собрались в гостиной. Стояла слишком удушающая жара, чтобы сидеть под навесом. Когда я пришел, все обсуждали состоявшиеся в среду чтения, но Дональд тут же принялся нахваливать Первого американца Обабы и предложил мне прочитать его. Я сказал, что не могу и, если ему так хочется, пусть прочтет его сам.