Сын аккордеониста

Мы находились в ризнице, он облачался для проведения службы, а я сидел на скамье. «Юношам следует общаться со своими сверстниками. Нехорошо отдаляться от мира», – продолжил он, видя, что я молчу. «Вам моя мама что-то сказала?» – спросил я. Они обычно встречались на репетициях церковного хора и вели доверительные беседы. «Да, Кармен озабочена, – признался он. – Почему ты не ходишь купаться на Урцу или в бассейн «Ромера»? Твоя мать говорит, что прошлым летом было невозможно вытащить тебя из воды и что плавание – твой любимый вид спорта». – «Этим летом я предпочитаю написать рассказ», – сказал я. «Но твои друзья будут купаться. И тебе тоже иногда нужно отдыхать. Помни, что Господь наш тоже отдыхал на седьмой день». – «В Ируайне я буду не один», – упорствовал я. Дон Ипполит уже облачился в белую ризу и готовил фиал, который собирался вынести к алтарю. «Я не сомневаюсь, что Лубис это хорошая компания, – сказал он. – Так ты полагаешь, что душа твоя чиста? Не испытываешь нужды исповедаться?» – «Нет, дон Ипполит», – ответил я ему. Он взял фиал и направился к алтарю.

Это была упущенная возможность. Если бы в тот день я рассказал дону Ипполиту правду: «До меня дошли известия об очень серьезных вещах, которые произошли во время войны, и возникло страшное подозрение: каждую ночь я спрашиваю себя, не сын ли я убийцы», – если бы исповедовался этому человеку, быть может, тогда мой дух обрел бы способ излечиться. Дон Ипполит – родом из Лойолы – был, по всей видимости, человеком практичным и здравомыслящим, и он тут же нашел бы аргументы, способные успокоить пятнадцатилетнего мальчишку: «Таких людей, как твой отец, во время войны было десять тысяч, а худших – еще десять тысяч». Если бы это случилось, подозрение не угнездилось бы внутри меня подобно чужеродному телу.

Но вместо того чтобы поступить благоразумно, я сохранил в тайне все, что со мной происходило, и сбежал в Ируайн. Там мне было легче забыть обо всем. Я всегда находил, чем заняться: помогал убирать на конюшне, ходил с Лубисом в лес или на реку ловить форель или же к Аделе с братьями-близнецами и Убанбе. А когда наступала ночь и возрастал риск видеть вторыми глазами, я ложился в постель и читал до двух или трех часов. Пробегал глазами буквы, строчки, главы, книги, пока не погружался в сон.

Книги. Одна из них, которую я нашел в комнате дяди, стала для меня по-настоящему необходимой. Это была книга поэта по имени Лисарди, и называлась она Biotz-begietan – «В сердце и в глазах». Теперь, отсюда, из ранчо Стоунхэм, где перед моими глазами полки, на которых стоят сотни детских книг Лиз и Сары, это кажется невероятным, но это правда: именно тогда, летом 1964 года, в возрасте пятнадцати лет, я впервые увидел свой родной язык, набранный типографским шрифтом.

Biotz-begietan оказалась очень непростой для чтения книгой, мне приходилось расшифровывать слова – повторяю, слова моего родного языка! – словно речь шла об Овидии или Марциале: терпеливо, упорно, подобно человеку, который настойчиво очищает водой и уксусом монеты, долгое время пролежавшие под землей. Сложность чтения Лисарди имела, к счастью, то достоинство, что заставляла меня забыть обо всем остальном. Зловещие тени, «демоны, которые могли стать легионом», исчезали из моей головы и давали мне отдохнуть.

Однажды утром, когда я читал книгу на кухне в Ируайне, появился дядя в сопровождении врача, отца Сусанны. Тот имел обыкновение время от времени навещать дядю, чтобы измерить артериальное давление, как он говорил, но также и для того, чтобы немного поболтать или вместе отправиться на прогулку. Это был немногословный мужчина лет шестидесяти, всегда одетый в пиджак из шотландки с темным галстуком. Его звали дон Мануэль, но крестьяне звали его mediku iharra, «тощий доктор».

Он бросил взгляд на книгу, которую я читал, и, направляясь в комнату дяди, несколько раз хлопнул в ладоши. В первый момент я не понял этого жеста. Лишь когда они закрыли за собой дверь комнаты и я остался один, я понял, что это было. Дон Мануэль молча мне аплодировал.

В тот же вечер дядя поднялся ко мне в комнату и сказал, что приехал из Биаррица. В руках у него была книга в твердом переплете. «Я привез тебе вот это. Тебе пригодится, если ты хочешь научиться читать на нашем языке». На обложке я прочел: Dictionnaire Basque-Frangais. Pierre Lhande S.J. «Тебе бы больше подошел баскско-испанский словарь, но ты же знаешь, правящие у нас военные не дают на это разрешения», – добавил он. Я поблагодарил его и сказал, что мне все равно, что я достаточно хорошо знаю французский язык «Но только будь осторожен. Не болтай здесь, что читаешь Лисарди. Доносили и за меньшее». – «Я буду иметь это в виду. А в случае чего я заберусь в тайник с книгой и фонарем, и все». – «Не шути так». Дядя поднял указательный палец и несколько раз погрозил им. Мне стоило быть начеку.

V