Сын Америки

Все засмеялись, и Биггер тоже, но он тотчас же оборвал свой смех. Он почувствовал, что смеются над ним, уселся у стены, положил ноги на перекладину соседнего стула и сделал вид, что не расслышал шутки. Гэс и Джо продолжали смеяться.

- Ну чего ржете как жеребцы, - сказал Биггер. - Мастера языком трепать, а на дело у вас пороху не хватает.

- Это как понимать? - спросил Джо.

- Есть один план. Я уже все обдумал, - сказал Биггер.

- Какой такой план?

- Лавка Блюма.

Наступило молчание. Джек закурил сигарету. Гэс смотрел в сторону, уклоняясь от разговора.

- Если б старый Блюм был негром, вы бы так и поскакали сейчас. А раз он белый, все трусят.

- Я не трушу, - сказал Джек. - Хочешь, пойдем?

- Говоришь, ты уже все обдумал? - спросил Джо.

Биггер шумно вздохнул и обвел всех троих взглядом. Ему казалось, что объяснения тут ни к чему.

- Это очень просто. Бояться совершенно нечего. От трех до четырех старик всегда один в лавке. Полисмен в это время уходит на другой конец квартала. Один из нас останется на улице и будет сторожить. Трое войдут в лавку, понятно? Один возьмет Блюма на мушку, второй полезет в кассу за деньгами, а третий сразу выйдет на черный ход и откроет дверь, чтобы мы могли быстро смыться переулком... Вот и все. На три минуты дела, не больше.

- У нас ведь был уговор, оружие в ход никогда не пускать, - сказал Джо. - И до сих пор мы белых не трогали.

- Неужели ты не понимаешь? Ведь это же _настоящее дело_, - сказал Биггер.

Он подождал новых возражений. Но так как все молчали, заговорил опять:

- Ничего тут нет трудного, если не трусить.

В комнате было тихо, только Док насвистывал у окна. Биггер внимательно следил за Джеком: он знал, что при таких обстоятельствах слово Джека будет решающим. Биггер боялся Гэса, потому что он знал, что, если Джек скажет "да", Гэс не выдержит. Гэс стоял у биллиарда, вертя в руках кий, рассеянно скользя взглядом по шарам, остановившимся в положении незаконченной партии. Биггер встал и резким взмахом руки разогнал шары, потом повернулся к Гэсу, не глядя, как шары, поблескивая, чертят зигзаги по зеленому сукну, сталкиваются, расходятся, отскакивают от упругих бортов. Биггер сам звал Гэса на этот грабеж, и все же от страха, что Гэс и в самом деле пойдет, что-то сжалось у него внутри; ему даже сделалось жарко. У него было такое ощущение, словно он хочет чихнуть и не может, только это было мучительнее, чем когда хочешь чихнуть. Ему стало еще жарче, внутри сжалось еще сильнее; зубы у него были стиснуты, нервы напряжены до предела. Он почувствовал, что в нем вот-вот что-то лопнет.

- А, черт! Говорите же наконец кто-нибудь.

- Я иду, - снова сказал Джек.

- Если все идут, значит, и я тоже, - сказал Джо.

Гэс все еще молчал, и у Биггера возникло странное ощущение, полусознательное, полуинстинктивное. Он как будто раздвоился и мешал самому себе. Все шло до сих пор так, как ему хотелось: все, кроме Гэса, дали согласие. Теперь их было трое против Гэса одного; именно этого он добивался. Биггеру страшно было грабить белого человека, и он знал, что Гэсу тоже страшно. Лавка Блюма была невелика, и Блюм был один, но Биггер никогда не решился бы на грабеж иначе как при участии своих трех друзей. И даже с ними ему все-таки было страшно. Он убедил всех, кроме одного, и этот один внушал ему страх и горячую ненависть; он перенес на Гэса часть своего страха перед белыми. Он ненавидел Гэса, потому что он знал, что Гэсу так же страшно, как и ему самому; и он боялся Гэса, потому что знал, что Гэс согласится и тогда он вынужден будет идти на этот грабеж. Точно человек, который решил покончить с собой, и боится, и знает, что он должен это сделать, и все эти чувства давят на него сразу, он смотрел на Гэса и ждал, чтоб тот сказал "да". Но Гэс молчал. Биггер стиснул зубы так сильно, что челюсти заболели. Он тянулся к Гэсу, не глядя на него, но ощущая его присутствие всем своим телом, повсюду: снаружи и внутри, и ненавидя и Гэса и самого себя за это. Потом вдруг он почувствовал, что больше не может. Нужно было заговорить, разрядить томительное напряжение нервов. Он взглянул на Гэса в упор глазами, покрасневшими от страха и злобы, прижав к бокам стиснутые кулаки.

- Сволочь черномазая, - сказал он ровным невыразительным голосом. - Ты трусишь, потому что он белый.

- Не ругайся, Биггер, - сказал Гэс спокойно.

- Буду ругаться!

- Зря ты меня ругаешь, - сказал Гэс.

- А ты что, не можешь пошевелить своим поганым языком? - спросил Биггер. - Не можешь сказать, пойдешь ты или нет?

- Я тогда пошевелю языком, когда мне _захочется_.

- Сукин ты сын! Трус и сукин сын!

- Ты мне не хозяин, - сказал Гэс.

- Ты предатель! - сказал Биггер. - Ты боишься грабить белого.

- Брось, Биггер. Сказал раз, и будет, - вступился Джо. - Чего ты к нему пристал?

- Он предатель, - ответил Биггер. - Он не идет с нами.

- Я не говорил, что не иду, - сказал Гэс.

- Так что же, собачья твоя душа, пойдешь или нет? - спросил Биггер.