— Чего не знаю, патрон, того не знаю. Вламываться будем?
— Зачем сразу вламываться? Профессор должен быть человеком интеллигентным, уверен, что мы договоримся по-хорошему…
— Вот и Волдрес тоже так думал… — пробурчал Рабан, но возражать не стал.
На двери висел домофон. Какое-то мгновение я еще боролся с искушением разрезать его на гаечки, а потом то же самое проделать и с самим профессором, но потом все-таки нажал на кнопочку.
Приборчик некоторое время молчал. Потом скрипнул, пискнул, и оттуда донесся голос:
— Да?
— Павел Романович? — вопросом на вопрос ответил я.
— Не смею спорить. Чем могу быть полезен?
— Вы будете очень любезны, если впустите меня внутрь, — прохрипел я.
— Что ж, проходите, дорогуша моя, — хихикнул Краевский.
Дверь словно бы сама собой отъехала в сторону. Я в некотором недоумении замер на крыльце. Йехудина и Ба-ринова я убеждал впустить меня довольно долго, а этот открыл сразу же. Даже не спросил, кто я такой… Странно. Странно и подозрительно.
— Ну ты так и будешь стоять, патрон, или все-таки войдешь?
Я шагнул вперед. За дверью была небольшая прихожая, а потом сразу начинался холл — довольно крупная комната с персидским ковром от края до края.
— Ничего устроился… — оценил Рабан.
Хозяина пока что не было ни видно, ни слышно. Направление утверждало, что он по-прежнему там же, где и был, — на втором этаже. Мне это с каждой секундой нравилось все меньше и меньше…
И мне это совсем перестало нравиться, когда после очередного шага из-под пола, разрывая ко всем чертям ковер, вылетели толстые прутья. Я метнулся в сторону, но опоздал на какую-то миллисекунду. В результате я очутился в клетке!
Естественно, я ни на секунду не смутился. Я просто выпустил когти на верхней правой руке и полоснул по прутьям. И едва сдержался от крика — меня ударило током с такой силой, что если бы я был менее выносливым, то непременно бы обуглился! Во всяком случае, когти, которым досталось больше всего, обуглились и начали крошиться.
— Не советую больше, дорогуша моя, — ласково пропел голос из домофона.
Только теперь он, разумеется, доносился не из домофона. По лестнице медленно спускался мужик в купальном халате. Высокий, седой, на вид лет шестьдесят. Нос длинный и словно бы свернут набок. Павел Романович Краевский собственной персоной…
Почему-то я ничуть не удивился, когда заметил, что следом за ним неторопливо движется Серый Плащ. Ну конечно —глупо было даже надеяться, что он упустит такую возможность…
Серый Плащ внимательно посмотрел на меня, убедился, что я попался крепко, и, как обычно, бесследно улетучился. Похоже, ему просто нравилось сажать меня в парашу и наблюдать за тем, как я оттуда вылезаю.
— Ай-я-яй, дорогуша моя, — укоризненно покачал головой профессор. — Ай-я-яй, как же вы меня разочаровали, как разочаровали… Я ведь еще целую кучу сюрпризиков для вас заготовил, и все зря! Попались в самую простенькую ловушку… Ведь обычная клеточка, только под напряженьицем… А вы что, не знали, что электричество — ваша ахиллесова пята? Ай-я-яй…
— Добрый вечер, профессор, — вежливо поздоровался я. — А чем я заслужил подобное обращение, можно узнать?
— Ну конечно, можно, дорогуша моя, как же без этого, — ехидно цокнул языком Краевский. — Не возражаете, если я присяду? У меня, знаете ли, остеохондроз в поясничной области, мне долго стоять не рекомендуется…
Не дожидаясь моего согласия, профессор пододвинул к клетке мягкое кресло и уселся в максимальной близости от меня. К сожалению, не настолько максимальной, чтобы я мог дотянуться до него рукой или хвостом. Какое-то мгновение я думал, что смогу до него доплюнуть, но Краевский нажал на какую-то кнопку в подлокотнике, и между им и мной поднялся толстый лист стекла.
— Подстраховочка, знаете ли, — хихикнул профессор. — Вдруг вам, простите за грубость, плюнуть захочется? Нет, я не брезгливый, я утрусь, только ведь ваш плевок, он, знаете ли, мне лицо в кашку превратит. Манную… А это стекло особое, как раз против вашей, дорогуша моя, кислоты…
— А вы, похоже, все обо мне знаете, профессор.
— А как же, дорогуша моя, а как же! Я же сколько лет помогал вас разрабатывать! Активно помогал… Хотя мою фамилию они присоединить не захотели — «ЯЦХЕНК», видите ли, неэстетично звучит! Кстати, я ведь в конечном счете оказался прав!
— В чем прав?
— Видите ли, дорогуша моя, человеческий мозг очень плохо сочетается с вашим… мнэ-мнэ-мнэ… телом. А вырастить такой мозг, который сочетался бы хорошо… прррр!… не удалось! А ведь пытались! Это я, знаете ли, изобрел ту штучку, которая позволила преодолеть это маленькое препятствьице…
— Изобрел?! — взъярился Рабан. — Вот мразь какая!
— Профессор, я вас правильно понял — это вы достали тот мозг, который сейчас находится здесь? — Я коснулся лба.
— Правильно, — ласково улыбнулся Краевский.
— Тогда вы должны знать, кто я такой?! — Я все-таки не сдержался. — Ответьте, как меня зовут?!