Сын архидемона

– Бездельник!!! – взревел Щученко, гневно потрясая огурцом. – Лоботряс!!! Работать оне, значить, не хотять, а хотять, шоб за них все, значить, роботы делали! У-у, вражье семя!..

– Господа, я должен открыть вам страшную тайну, – сообщил я, понизив голос и наклоняясь к столу. – Один из нас… дебил!

– Какие ужасы вы говорите, товарищ Бритва! – перепугался Щученко. – Хто же эта таинственная личность?

– Этого мы пока не знаем… – тихо ответил я. – Любой под подозрением…

– А я воть, кажется, догадываюсь… – пристально посмотрел на Джемулана Щученко. Сид единственный за весь ужин не проронил ни слова.

Джемулану постелили на ночь в комнате Святогневнева. Меня пристроили у полковника. Таким образом в каждой комнате получилось по одному спящему и одному страдающему бессонницей. Я ведь нормально почти не сплю – так, периодически проваливаюсь в полудрему. А у Святогневнева даже кровати нет – к чему она живому мертвецу?

Всего в этом домике две комнаты, кухня и довольно большой подвал – его Святогневнев приспособил под лабораторию. Одна из комнат общая, а вторая разделена надвое книжным стеллажом, так что получилось две маленькие спальни. И та из них, в которой последние полгода квартирует полковник Щученко, сильно изменилась с моего последнего посещения. Теперь на стене висят рядком портреты – Ленин, Сталин и почему-то Новодворская. Причем с траурной ленточкой. Этому я немного удивился и хотел спросить, что это значит.

– Полковник, а…

– Чей портреть мы видим дома, в светлой комнате своей, чье лицо нам всем знакомо, хто, значить, всегда был друг детей? – немелодично запел Щученко, не давая мне вставить слово. – Это Ленин дорогой, это Ленин наш родной!

– Полковник, я…

– А ето, товарищ Бритва, наш любимый товарищ Сталин! – ткнул пальцем Щученко. – Запомните это доброе усатое лицо! Именно он принял страну с сохой, а оставил с атомной бомбой!

– Угу. И стоят растерянные крестьяне с бомбой вместо сохи, думают – как же теперь землю пахать? – пробормотал я.

– Шо вы там говорите, товарищ Бритва? – не расслышал Щученко.

– Да ничего особенного, не обращайте внимания. Насчет портретов…

– А портреть товарища Саулова я здесь приобресть не смог! – посетовал Щученко. – Непорядок!

– Да где ж его тут приобретешь… – посочувствовал я. – Так вот, я спросить хотел – а Новодворская-то тут у вас с какого хрена? Она же вроде как по другую сторону баррикад… или я что-то путаю?

– Тут хазус, товарищ Бритва, – серьезно объяснил Щученко. – Вот эта самая местная хражданка, она ведь просто вылитая моя мама! Ну просто копия!

– Ах вот в чем дело…

– Именно в етом! Я ж маму покойную так любил, так любил… Это ж она из меня человека сделала, воспитала настоящим, значить, коммунистом!

Я с интересом посмотрел на Ефима Макаровича. Значит, вот как выглядел бы сын Валерии Ильиничны…

Кроме портретов в комнате был небольшой столик, раскладушка, ночник с зеленым абажуром и подоконник с горой всевозможного хлама – пустые бутылки из-под шампуня, непишущие фломастеры и авторучки, спутанные провода, просроченные лекарства и прочий мусор. Не знаю, где полковник все это берет и зачем хранит у себя. Видимо, синдром Плюшкина.

Еще здесь был стеллаж с небольшим количеством книг и большим – видеокассет и компакт-дисков. Я принялся разглядывать названия и пришел в недоумение. Почти всю фильмотеку Ефима Макаровича составляла порнография.

– У, полковник, как вас развратила вся эта капиталистическая роскошь… – пораженно протянул я.

– Не подумайте дурного, товарищ Бритва! – замахал руками Щученко, выхватывая у меня кассету с двумя пухленькими блондиночками. – Ето я, значить, изучаю разложение вероятного противника, шоб быть в курсе положения дел. Ух, какая же хадость, какая же хадость! Вам ентого смотреть ни в коем случае не рекомендую. Запрещено партией и правительством, карается по законам военного времени.

– А вам можно?

– Мне можно, – кивнул Щученко. – Я, значить, старый политработник, закаленный в боях, труде и личной жизне. Я выдержу. Я усе выдержу. Пройду, значить, в одиночку через весь ентот похабный ад и не оплошаю. А воть ваши неокрепшие инопланетянские нервы могуть и дрогнуть при виде такого отвратительного капиталистического разврату.

– Так значит, посмотреть нельзя? – попытался отнять кассету я. – Ну хоть одним глазком?

– А зачем вам на енту хадость смотреть? – подозрительно прищурился Щученко. – Зачем, воть скажите? Хотите, значить, подро… бности узнать? Так там вовсе и не на что др… аматизировать, ето я вам гарантировываю! Срам один и похабщина! Отдайте сюды и не берите больше.

Решив не поднимать бучу, а просто подождать, когда полковник уснет, я перевернулся вниз головой и зацепился ногами за крюк в потолке. По идее, там должна висеть люстра, но люстры у Щученко нет – только ночник. Зато в подвале теперь люстра висит – Святогневнев наконец озаботился сделать себе в лаборатории верхнее освещение. Ему-то хорошо, а вот я лишился привычного места отдыха – раньше-то я всегда в подвале спал, в полном комфорте. А тут попробуй усни, когда внизу храпит товарищ полковник…