Сын балтийца

И Ваня наяву пережил услышанное. И все вокруг тоже сопереживали, затаив дыхание, познавали историю борьбы первых красных против первых белых на земном шаре. Ваня тут же, у входа в гостиницу, увидел баррикаду и превратился в Гавроша, он собирал патроны для коммунаров, и его сразила в сердце пуля врагов всемирной свободы Труда. И он упал. И он умер…

И конники спрятали шашки в ножны. Комендант утер слезы с обвислых запорожских усов, караул зааплодировал, буза прекратилась.

- Я речь скажу! - выступил вперед комендант. - Выслухав такое яркое выступление уважаемого Усова-Борисова, я решил пост снять!

- Це дило! - сказали конники.

- Он будет стоять на втором этаже при входе в штаб. И никого без моей подписи не пропускать! Пусть это будет даже сам товарищ Гаврош! Если у нас не будет революционной беспощадной дисциплины, эти гады версальцы - тьфу! - контрреволюция застанет нас врасплох. Правильно я гутарю?!

- Правильно! Единогласно!

Режиссер-новатор неожиданно подошел к Ванечке, положил ему на плечо руку и сказал:

- А у тебя есть талант, молодой человек! Я наблюдал за тобой! Наблюдал! Как ты относишься к системе Станиславского?

- Как и ты! - выпалил Ваня.

- Тогда мы с тобой сойдемся, - заверил Усов-Борисов, видно, подражая какому-то маститому режиссеру. - А читал ли ты «Отверженных» Гюго?

- Нет!

- Что же читал?

- Про индейцев… Про Шерлока Холмса. Еще «Оливера Твиста».

- Ты не совсем безнадежный, - заверил новый друг. - Вернемся к текущему моменту. Конечно, буржуазные предрассудки думать о еде, но я почему-то все время хочу есть. Ты как насчет буржуазных привычек?

- Я не знал, что это предрассудки, - сказал Ваня. - Мне и врач говорил, чтоб я больше ел.

- Счастливый же ты - тебе даже врачи рекомендуют хорошо есть!

- Пошли к нам, - предложил Ваня. - Мы вчера паек получили, мама мамалыги наварила. Еще таранька есть. Соленая очень.

- Нужно знать и любить свой край! - изрек Усов-Борисов. - Пошли к пещере сорока разбойников. «Сим-сим, открой дверь!»

Талоны на обед им выдал комендант штаба и попросил починить гармонику-тальянку с колокольчиками.

- Я ее в церковь диакону носил, он сало взял, а чинить отказался. Пришлось сало назад отобрать.

- А зачем вам тальянка?

- Память друга, - ответил комендант. - Ты артист, тебе и гармоника в руки.

Друзья пообедали щами и кашей. Вернулись в гостиницу. Режиссер показал сколоченную на живую нитку сцену, кулисами была кухня, на кухонной холодной плите среди кастрюль стоял пулемет «максим». Он был сломанным, его использовали как бутафорию в пьесах.

- А какую теперь будете пьесу показывать? - поинтересовался Ваня.

- По «Отверженным», - ответил Усов-Борисов. - В современной трактовке. Новая жизнь требует и новые формы искусства. Ты когда-нибудь выступал на сцене? Как ты представляешь роль Гавроша?

- Не знаю, - ответил Ваня. - В Воронеже я год назад ко второй годовщине Октября играть учился на балалайке «Светит месяц» и «Страдания».

- Так! - заходил по сцене Усов-Борисов. - Очень хорошо! Ты будешь на баррикаде играть на балалайке. Будешь петь что-нибудь обидное

для версальцев. Гениально. Вот за что они непременно захотят тебя убить Понял? Идея! Точно! Ты поешь частушки про версальцев, а они подползают и стреляют. Наши идут в атаку и… Бедный маленький балалаечник из предместья Парижа!

- А в Париже умеют играть на балалайке? - осторожно усомнился Ванечка.

- А на чем же они играют? - встал на дыбы Усов-Борисов, не терпящий возражений. - У пролетариев одна идеология, одна задача, один «Интернационал». И играть они должны на одном инструменте. Пролетарском. Что ж они, по-твоему, на арфе играют? Или на саксофоне?

- Что я петь буду?

- Так… Баррикада здесь, версальцы, выходя из кухни, тащат пулемет. Вечер. Весна. В руках у тебя балалайка. Тебя слушают коммунары.

- Гаврош собирал патроны, ты сам говорил.

- Ты их уже собрал днем. Так… Ты садишься на баррикаду. - Усов-Борисов опрокинул стул. - В руках у тебя инструмент пролетариата. И ты поешь понятное всем пролетариям. Частушку.

Когда Тьерчик умирал,
Врангелю наказывал:
«Да хлеб рабочим не давать,
Сала не показывать!»

Нравится?

- Очень! - растерялся от гениальности друга Ваня.

- Бред собачий! - послышалось от двери. Там стоял сторонник классического направления в искусстве Георгий Людвигович Пффер. - «Слышен звон бубенцов издалека», «Неаполитанский ансамбль тамбовской песни и пляски». Профанация.

- Ты подумай! - опустился рядом с Ванечкой на стул Усов-Борисов. - Он шпионит за нами. Может, стихи Есенина будете за свои выдавать?

- Как Тьер мог наказывать что-нибудь Врангелю? - не обратил внимания на незаслуженный намек потомственный суфлер.

- А очень просто! Карл Маркс когда умер? Вот в этом вся твоя политическая близорукость. Маркс умер когда, а мы его заветы выполняем сейчас. Почему же наследник версальцев белогвардейский генерал Врангель не может выполнять наказы Тьера? Вы не читали в подлиннике «Капитал» Маркса, вы поклонник короля Лира!