Выползли к берегу. Я перевернулся на спину и ловил ртом воздух, его было так мало, совсем не было.
Река шумела. Никогда не подозревал, что река Воронеж шумит.
Вырисовывались какие-то развалины на том берегу. Водокачка, что ли? Взорвали ее. Сгорела.
- Соображай, куда теперь, - шептал сбоку старший. - Что разлегся, как на пляже? Гляди, гляди, куда нужно. Давай, давай!
«Чего давай?» - соображал я. Я не узнавал места. Днем я тут тысячу раз гонял в футбол, кувыркался, загорал, а теперь не могу понять, где мы. В городе не светился ни один огонек. Не за что было зацепиться взглядом. Где-то здесь спускается к реке улица Дурова.
- Давай, давай!
- Погоди! Не узнаю.
- Заблудился?
- Тут блукать негде. Не узнаю места.
- Чего не признал?
- Незнакомое место.
- Не шути, Альберт Терентьевич.
- Дай подумать.
Два бойца с РПД расползлись в разные стороны.
- Валяй к воде, - посоветовал старший. - Может, лучше сообразишь.
- Ладно.
Я скатился с берега - он оказался скользким, точно его намыли. Сел. Я разозлился. И на себя и на разведчиков… Ночью все выглядело иначе… Черным.
Я встал и пошел. Встал, как хотите. Не умею я ночью ползать на брюхе и соображать, где нахожусь. У меня мозг иначе устроен.
«Так… - рассуждал я. - Водокачка. Вот она. На месте. Взорвали - не имеет значения. Здесь где-то была дорожка. По ней к броду спускаться».
И я почувствовал, что нашел ее. Честное слово! Не видел, а почувствовал, что стою на ней. И это меня так обрадовало, что я забыл дать условный сигнал голосом - промяукать, что ли, или прокричать птицей.
Где-то был мелкий заливчик.
Есть!
Вижу!
Блестит река, сюда забегает.
Я захотел было пройти дальше по берегу, чтоб получше разобраться в приметах, но сильно ударили под коленки, я упал. Одновременно на правом берегу взлетела ракета. Ослепительная и злая.
- Нашел! - зашептал я, потому что благодаря ракете смог увидеть противоположный берег, куст, на который мы равнялись, когда переходили реку. - Нашел!
Двинули по затылку, я уткнулся носом в землю.
- Нишкни! - зашипел боец с ручным пулеметом. - Замри, обормот.
Ракета догорела и упала в реку.
- Не сердись, Альберт Терентьевич, - сказал боец. - Дурак же ты! Выдал бы… Чего под носом у фрицев гуляешь, как в школу идешь? Извини, что ненароком пришиб, рука у меня тяжелая.
- Говори, а рукам воли не давай, - сказал я с обидой. - Думаешь, сильный, так… Обрадовался. Нашелся силач.
- Нечаянно… Сгоряча.
- Ну, как, как? - послышалось сбоку. Подполз старший группы. - Нашел? Даю сигнал.
Старший обернулся, распустил маскхалат, как летучая мышь крылья, замигал фонариком. С немецкой стороны не видно было сигналов.
Пока он сигналил, меня опять начали одолевать сомнения - правильно ли я сориентировался, не ошибся ли. Когда горела немецкая ракета, я отлично видел приметы, навалилась темнота и дождик - и я не верил себе.
Где-то стреляли. У Чернавского моста ударили минометы, залились пулеметы… Может, нас обнаружили? Почему тогда стреляют у Чернавского?
Позднее я узнал, что почему-то в районе улицы Степана Разина немцы не могли хорошо контролировать окраину города. Вот почему они нервничали и стреляли всю ночь наобум.
С тыла подползли люди.
- Трогай! Пора! Иди, иди, не отстанут!
Пригнувшись, я вошел в воду. Обожгло. Вода холоднющая… Это не на Первое мая открывать купальный сезон. Светит солнышко, ребята подзадоривают друг друга. Разденешься, прыгнешь в воду - и сразу к берегу, выскочишь как ошпаренный, довольный, что доказал смелость. Потом хвастаешь в школе, во дворе, что купался. Во какой герой!
Может, зря вызвался переводить людей через реку? Сейчас повернусь, упаду на берег и скажу, что вода слишком холодная и страшная. А тетя Клара как же? Ей тоже идти почти по пояс в осенней воде. Я обязан пересилить сам себя, раз она идет за мной.
Я не оборачивался: знал, что за мной идут.
Вода поднялась до колен. Дух захватывало.
Лишь бы не сбиться с брода!
Тетя Клара ухватила меня за плечо, дышала мне в затылок. Она не умеет плавать. Она верила, что я выведу ее на противоположный берег.
Герой, героизм… Я не думал ни о чем подобном, не до того было, чтобы праздными мыслями развлекаться. Это от нечего делать сами себя взвинчивают. Мне требовалось выполнить приказ - вот и все. Три месяца ушли на то, что я приучился выполнять приказы, не капризничал и не говорил: «Почему я, почему не другой?» Раз мне приказали перейти реку - значит, я обязан это сделать. И все!
Самое неприятное, когда вода доставала до еще не захлестнутой части тела, вновь перехватывало дыхание, точно ударяли под дых.
Я шел… Глубина стала по пояс.
«Где же поворачивать? Где-то здесь нужно поворачивать влево, - стучала мысль. - Эх, зря тетя Клара вцепилась в плечо, как рак! Отпустила бы. Я бы прошел вперед, попытался, разведал бы…»
Но она не отпускала - она не умела плавать, и она верила в меня, что я тут каждую ямку знаю.
И я чуть не сорвался на глубину.
Отпрянул. Почувствовал, что впереди глубина с ручками и ножками. Точно глаза выросли на ногах. Впереди глубина.