Сын башмачника. Андерсен

Почему так тянутся детские сердца к ужасу, почему находят в нём своеобразную прелесть? Может быть, потому, что ещё совсем мало живут на этом свете и испытывали ужас там, в утробе матери. И ужас притягивает их материнским теплом. Почему принято думать, что там, в утробе, до жизни — хорошо. Ведь утробие, предрождение — это дожизние, досветие, ребёнок в полной тьме — что может быть более жутко? Рождаясь, входя в сознание, ребёнок прежде всего боится тьмы. Она страшит его, ему видятся во тьме страшные, уродливые лица, картины смерти, насилия — разве это не оттуда? Откуда же ещё?

Было уже темно. Матери в комнате не было.

   — Не молчи, папа, — говорил объятый ужасом мальчик, — мне страшно, когда темно.

   — Но ведь ты же знаешь, чудак, я рядом, — пытался успокоить отец.

   — Всё равно говори, всё равно говори, — просил сын, — когда ты говоришь, то мне — светло.

   — Неужели слово светит? — попытался пошутить отец.

   — Да-да, слово светит, — обрадовался мальчик тому, как верно отец выразил его мысль. — Слово светит, — повторил он, точно от слова и вправду озарилась светом их комната, где стояли в задумчивости верстак отца, его ребячий сундучок, на котором он спал, и все они боялись жить без света, и даже игрушки жались в этой темноте друг к другу, чтобы постоянно напоминать о себе, ведь когда знаешь, что рядом другая игрушка, жить куда веселей, чем в чёрном ночном безыгрушечном одиночестве.

   — А игрушки могут сойти с ума? — спрашивал мальчуган первое, что пришло в голову, только бы не молчать, не молчать, не молчать, а разогнать словами темноту.

   — Нет, — растерянно отвечал отец. — Какие непривычные вопросы ты задаёшь, — говорил он, — от твоих слов даже не уснуть.

   — А ты не спи, не спи. Можно мне к тебе, папочка?

   — Нет, нет, спи у себя, скоро придёт мама.

Андерсен вспомнил свой первый вопрос к отцу:

   — Значит, ты не будешь сумасшедшим? — с радостью в голосе спросил мальчик.

   — Если ты будешь каждый вечер задавать подобные вопросы, то, конечно, я им стану благодаря тебе!

   — А почему благодаря мне, а не благодаря дедушке?

   — Сумасшествие — это болезнь. Если болен один, то вовсе не значит, что заболеют все. Привратник не болеет, врачи не болеют, родственники не болеют, почему же я должен заболеть?

   — Значит, я не буду сумасшедшим, я так боюсь быть как дедушка! — воскликнул малыш.

   — Вот и помолись об этом, — сказала мать, она, оказывается, уже вернулась и слушала их странный разговор.

   — Господи, сделай так, чтобы я никогда не был сумасшедшим! — громко помолился Андерсен.

   — А теперь спи, — говорила мать, раздеваясь. — Я сильно устала.

Она поцеловала на ночь сынишку и легла к отцу. Когда мальчик уснул, она сказала мужу:

   — Зачем ты ведёшь с ним такие странные раз говоры. Лучше рассказывай ему сказки или читай книги, Хольдберга хотя бы, но прошу тебя, не напоминай ему о сумасшедшем дедушке. Ему предстоит суровая жизнь. Так что пусть повеселится в детстве, вместо того чтобы мучиться над вопросами, отпеты на которые ему никогда не понадобятся! — И она зло отвернулась от мужа.

Андерсен любил сны, потому что они ничего общего не имели с тем, что он видел днём. В снах все вещи умели говорить, деревья ходили друг к другу в гости, облака переносили новости от церкви к церкви, а лодка просила у волн разрешения, прежде чем отправлялась в путь. Птицы разговаривали так умно, будто учились в гимназии, всякий листок на дереве в лесу, куда они с отцом ходили по воскресеньям, был со своим характером и лицом, и все они знали его, маленького Ганса Христиана Андерсена, и все любили его и просили хотя бы посмотреть на них, и с ними было куда лучше, чем с уличными мальчишками, которые норовили ударить или отнять игрушку, или обозвать его длинноносым сумасшедшим.

Вот и настала долгожданная пора идти в гости к привратнику на его семейное торжество в смирительный дом.

«Ах, сколько же там воров и разбойников, уж они-то знают настоящие страшные сказки про отрубленные головы, реки крови, летающих мертвецов. Посмотреть бы на них, должно быть, это самые славные, самые интересные люди не только в нашем городе, но и во всей Дании», — вдохновенно думал малыш, важно шествуя рядом со взрослыми туда, куда ещё не забредали его любопытные сверстники. Хоть чем-то он отличается от них!

Их встретили огромные железные ворота — как раз только за такими-то и можно держать страшных разбойников. Вот они открылись со скрипом, и — мальчик ужаснулся — ни одного сумасшедшего. Только одна ворона, но ведь вороны сумасшедшими не бывают.

Или бывают?

   — А ворон тоже здесь держат? — спросил он, еле держась на ногах от волнения.

Ржавый сонный ключ спросил разрешения у двери и вошёл в замок. Дверь лениво открылась — она тоже дремала, даже днём, а уж ночью-то и говорить нечего... Всякому ключу завидно открыть такую тяжёлую дверь. Наверное, за такой же огромной дверью в аду держат грешников, решил маленький гость.