Сын башмачника. Андерсен

К счастью, история сохранила для нас фотографии Андерсена, и словесный портрет нам совершенно не нужен. Встретив такого человека на улице, мы подумали бы «чудак» — и, быть может, обернулись бы даже ему вослед: слишком нелепой была его походка, его просвещённые соплеменники так и окрестили его — «Орангутанг».

На фотографии Андерсен благообразен, скорее скрытен, чем открыт, про его маленькие глазки никак не скажешь, что он «широко открытыми глазами смотрит на мир», он широко смотрел в мир всем собой, он как бы был одним глазом, который видел совершенно всё — и то, что происходило вокруг, и то, что было сзади, и то, что творилось сбоку...

В Андерсене сказка достигла такого же расцвета, как миф в Гомере, пьеса в Шекспире, роман в Толстом и Достоевском... Я не берусь судить, в ком страдания больше — в Гамлете или в Дюймовочке; не зря самый нежный возраст человека, когда ум не закоснел в опыте, а чувства в самообмане, требует сказки, высшего воплощения жизни; детство и зрелость, в сущности, одно и то же, два ствола одного дерева. Оловянный солдатик принадлежит одинаково всем религиям мира, верующим и атеистам, они — прообраз будущей жизни.

Из Шекспира и Толстого не узнает ребёнок больше о жизни, чем из сказок Андерсена. Толстой и Достоевский — два ствола одного древа? — по существу, исчерпали вопросы реализма, пришёл Кафка, и началось всё сначала — с сотворения мира. Собрав мир из хаоса в единое облагороженное целое, Толстой и Достоевский как бы завершили историю. Мы ещё не отдаём себе в этом отчёта. Сама материя поняла, что ей нужно переразвитие, и привела в мир революции и войны, чтобы вновь воцарился хаос, который потом будут собирать в миропорядок и гармонию. И так было всегда во вселенной, приходят Толстые и Достоевские, Пушкины и Шеншины, чтобы вновь творить гармонию, — и так бесконечно... Мир, собранный в гармонию до последнего атома, требует разложения; двадцатых! век разъял гармонию, как только мир застывает, он распадается... В глубине его, в самой гармонической и в то же время критической точке вспыхивают революции.

Поэт Андерсен — критическая точка времени, место его наивысшей концентрации. Дании нет без Андерсена, электромагнетизм мог открыть и кто-то другой, а не один из братьев Эрстедов, но никто и никогда не напишет «Дюймовочку».

Андерсен — бог сказки, своеобразный Один: уйдя, он остался частью мира. Нынче модно слово «идеология». Андерсен — идеолог детства и зрелости. Он огорчался, когда его называли только автором сказок для детей — нет, нет и ещё раз нет! Он — идеолог жизни. Для детей и взрослых. Этого нельзя сказать даже о Шекспире. Какой настрадавшийся человек Дюймовочка! Её жизнь — сплошные слёзы и жажда рая.

— Андерсен! Не возомните о себе! — считали своим долгом учить его современники.

Он не возомнил о себе.
О нём возомнил весь мир
И через него понял себя!

Когда мир перестаёт ценить сказку, он переходит в трагедийное состояние. Андерсен — Шекспир вещей, того, что у мещан принято называть неодушевлёнными предметами. Интересно, как эти «неодушевлённые предметы» называют нас? Лучше не слушать!

Из молекул атомов добра он творил молекулы жизни...

Сказка — удивительный жанр. Она вмещает и роман — «Стойкий оловянный солдатик», «Снежная королева»; и анекдот — «Принцесса на горошине», «Голый король», и эссе — «Сказка нового века», «Колокол»...

Андерсен ухватил за хвост и философию своего века, и науку. Он жил на скрещении эпох. Сказка его — мир в миниатюре, миф в миниатюре, самое точное постижение времени в миниатюрном объёме...

Хотим мы того или нет — Андерсен творит человечество. Творит мир. Творит каждого из нас.

Здравствуй, сказочник прекрасный!

Он — метеорит, который приносит на землю жизнь в своих жёстких складках. Как метеорит врывается он в наш мир чувством прекрасного. И мы не в силах устоять перед этой красотой. Он всегда помнил полёт кометы в 1807 году, когда всё Оденсе вышло на улицы и боялось конца света. И он — подсознательно — боролся с этой засевшей в него мыслью. Он боролся против рутины, смерти, пошлости, всезнайства человечков, он ворвался той самой кометой в будущие века — кометой, дарящей жизнь!

«Дайте мне точку опоры, и я изменю мир».

А вот она, опора — росинка. Вот она, опора — капелька света. Другой точки опоры не существует. Философы этого никогда не поймут.

Откройте объятия радости. Горе само заключит вас в объятия.

Может быть, Киркегор просто обиделся на Андерсена. Почему он так зло отнёсся к нашему сказочнику? И он так же мучился, страдал и — мучимого, страдающего — несправедливо обидел. Современники никогда не видят главного. И разве в Андерсене нет экзистенциализма? Разве его герои не страдают? Но Андерсен — глубоко верующий человек. А экзистенциализм — это в основе своей противодействие, противоборство с Богом.

Глоток раздумья! Кислород раздумья! Век двадцатый задыхается от самого себя, как Сатурн, поедает он детей своих.

Есть ли век, который не век-волкодав?