Сын башмачника. Андерсен

Скучно, скучно колоколу коротать свою жизнь в гордом одиночестве. А вспоминал он колокольню церкви Санкт-Альбани. Где-то теперь эта церковь, хранительница духа для стольких поколений... И во сне колокол вспоминал лицо священника и тихонько, грустно звонил...

Мальчик слушает, запоминает, пугается. Страх усиливает память.

   — Но я не слышу звона.

   — И хорошо, хорошо... Если колокол зазвонит, значит, кто-нибудь умрёт... Он всё про нас знает, и ему открыто, сколько лет каждому отмерено судьбой.

Ганс Христиан смотрел вокруг. Монастырский холм угрюмо хранил своё знание о прошлом. Он и сам был похож на колокол. Или в нём был похоронен колокол. Почему появляются холмы?

   — Мам, а почему появляются холмы?

— Это земля страдает.

Бредя мимо деревянного моста, он с такой завистью глядел вослед волнам. Попробуй простоять всю жизнь на берегу — с ума спятишь. Вот бы уплыть далеко-далеко... Но необъяснимая сила заставляла его стоять.

Из плена шлюзов свободолюбивая река бежала к водяной мельнице: люди учили реку работать на себя. Мельница к ночи так уставала от работы, что хоть на луну вой. И снилась ей всегда работа, и ничего, кроме работы. Во сне она жалобно поскрипывала, даже в ночи не было ей спасения — крути колеса, крути колеса, крути колеса, крути колеса.

А в каждом колесе — помощь людям. Если бы хоть мельник подумал, как ей трудно.

Река любовалась своими кувшинками, осокой.

Кувшинки особенно влекли Андерсена. Он хотел познакомиться с каждой из них. А ещё лучше сходить в гости к каждой камышинке. Они такие ласковые...

Он сломал одну камышинку, другую — у реки их много, а так хочется украсить дом!

Древние ивы знают каждую рыбину в Оденсе по имени. Ивы облюбовали зарастающий пруд монастыря и, видно под его влиянием, раскаивались в своей жизни. Даже у деревьев есть грехи.

А сад обнимался с садом, пчёлы из одного спешили к другому, разнося от цветка к цветку последние известия. Всех цветов в этих садах ветру не пересчитать. Глаза цветов всегда широко раскрыты. И они радуются каждому мигу своего существования.

Но и в букете красоваться — счастье. Это значит — тебя заметили, тобой хотят любоваться, ты выбран из множества. Любой мелочи жизни радовались цветы. И каждый из них мечтал сбросить на землю семена до того, как его сорвут, или до первого поцелуя мороза. Когда наступали грозы, то цветы думали, что на небе расцветают их высокие родственники, и покачивали головками в знак приветствия. Каждый цветок думал, что на небе растёт Бог цветов, всякое дерево было уверено, что на небе Бог деревьев. И ни одна травинка никогда не сомневалась, что над облаками охраняет её мать-заступница — богиня травинок.

Кочаны капусты — круглые, как земной шар. В сердцевине они прятали госпожу кочерыжку, отказывающуюся выходить на белый свет, она такая белая, что вмиг могла загореть на солнце.

Беседки над Оденсе всё время спали, то ли от старости их в сон клонило, то ли просто от лени. Они звали к себе, издалека так было приятно любоваться ими... Андерсен подходил к забору чужого сада и легко представлял, как здорово играть вон в той резной беседке — удивительно умной и доброй, укутанной вьюнками.

Чем только не налюбуешься за день! И когда мальчик возвращался домой, он валился в постель, на свой сундук.

— Беседочка моя, — раз услышала мать во сне и не понимала, что снится её сыну, поужинавшему куском хлеба и луком. Луковицу она отняла у себя — у отца давно не было работы, а того, что она получила за сегодняшнюю стирку, едва хватило на покрытие старого долга соседке, которая уже не могла ждать: одна бедность помогала другой бедности, но и сто бедностей, сложенных вместе, не дадут одного богатства.

Мария Андерсен тоже засыпала быстро. Её руки засыпали за столом, когда она ещё и не касалась постели; она ходила, нарезала хлеб, а руки уже спали и вздрагивали во сне от мысли, что завтра предстоит новая стирка.

ОДЕНСЕ

Город подружился с мальчиком с первого года жизни на земле: город Оденсе и река Оденсе. Они любили преподавать свои простые науки только тем, кто откликается им; город Оденсе, дом к дому, домик к домику — территория радости. От привычной комнатки, выученной наизусть, к неизвестности, первый шаг на улицу равен для ребёнка всем остальным путешествиям в жизни, просто мы забываем чувства детства, и никому их не восстановить. Дома — те же люди, только ходить не умеют, но они видят, слышат, думают и помнят... Они так хорошо разбираются в тех, кто именует себя людьми, будто не люди сооружали дома, а дома строили людей... Вот почему расстояние от дома до дома, как бы далеко они друг от друга ни находились, часто ближе, чем от человека до человека, даже если люди находятся рядом.

Маленький Ганс полюбил эти улицы, как своих родителей. Город Оденсе — младший брат реки. Дома для мальчика были совершенно живыми, с глазами окон и руками дверей, с тонким вниманием слуховых окон. У каждого была своя жизнь ещё до рождения Андерсена, свой характер, их биографии были написаны прямо на стенах — читай историю жизни, только никто не хотел этого делать.