Сын чекиста

...Бой затихает. На зеленой траве белоснежный операционный стол. На нем стонет парень, раненный осколком мины. Сестра привычными движениями подает Наталье Васильевне щипцы, зажимы, ножницы, салфетки, тампоны. Воедино сливается множество искаженных болью лиц. Строгие, измученные страданиями глаза с надеждой смотрят на врача. Уже темнеет, а раненые все еще ожидают своей очереди на операционный стол.

Ночная прохлада окутала прифронтовой лес. Над башнями сосен вспыхнули звезды. Наконец последняя машина с ранеными уходит в госпиталь, Наталья Васильевна ничком падает на пружинистую постель из веток и листьев. Перед глазами мелькают рваные раны, оголенные кости, искаженные болью лица, бушует пламя.

— Доктор, доктор, — тормошит Наталью Рывчук адъютант комбрига. — Дорогая, черт вас возьми! Проснитесь же наконец.

— Что? Что случилось?

— Генерал ранен.

Командир бригады генерал Запрудин в разгар боя был ранен в левую руку. Адъютант, как мог, перевязал ему рану.

— Ерунда какая-то! Взгляните, доктор, что это у меня за царапина, — извиняющимся тоном говорит генерал.

— Ах, Дмитрий Дмитриевич, что же вы сразу за мной не прислали.

— Воздух!.. — вбегает в палатку лейтенант.

— Никак не угомонятся черти. Мстят за сегодняшнее. Видела, доктор, как немцы драпают?

— Нет, некогда было, — чистосердечно призналась Рывчук.

Генерал рассмеялся.

— Ей некогда смотреть, как бегут немцы...

Очнулась Наталья Васильевна в госпитале, куда была доставлена вместе с тяжело раненным осколком бомбы командиром бригады.

МОСКВА НЕЗНАКОМАЯ

Санитарка принесла обмундирование в палату. Гимнастерка, юбка отутюжены и вычищены. Наталья Рывчук с благодарностью посмотрела на старую женщину.

— Спасибо, Николаевна.

— Ты здесь будешь одеваться или в ординаторскую пойдешь? Там никого нет.

В палате вместе с Рывчук лежат еще три женщины. Подруги повернули к Наталье Васильевне головы. В их глазах она прочла чувство затаенной зависти: сейчас ты выйдешь, встретишься с друзьями, а мы остаемся...

В ординаторской Рывчук, сбросив опостылевший больничный халат, длинные, не по росту, полосатые брюки, взглянула в зеркало. Поблекли щеки, потухли глаза, заострился нос. Лиловый шрам змеей извивается от плеча к локтю. Второй такой же тянется от бедра к колену.

— Что пригорюнилась? — строго спросила Николаевна. — Раны зажили — и слава богу! Красотой тебя бог не обделил.

Наташа горько усмехнулась.

— О таких красавицах у нас говорят: «Як выгляне у викно, то три дни собаки брешуть...»

— Ты, оказывается, хохлушка. А я думала, волжанка.

Мария Николаевна не признавала ни чинов, ни рангов: она называла всех раненых сынками и дочерьми. Прикосновение ее старой, морщинистой руки к горячему лбу больного, случалось, действовало лучше лекарства. «Мама», — не раз шептали раненые, увидев на пороге палаты Марию Николаевну.

— Куда пойдешь, дочка? — спросила санитарка, помогая Наталье Васильевне натянуть рукав гимнастерки на непослушную руку.

— Куда? Отдохну дня два — и на фронт. Куда же еще? Война идет.

— Фронт! На трамвае с фронта в госпиталь привозят. Фронт к самой Москве подошел. Если негде будет ночевать, приходи ко мне. На всю квартиру одна осталась. Сыновья воюют, невестки с внуками в Сибирь выехали. Там тихо. Сказывают, даже свет на улицах зажигают... Так ты приходи, не стесняйся.

— Спасибо, Николаевна, на добром слове. В Москве квартира свекрови пустует.

Гимнастерка с бесцветными полевыми петлицами, на которых алел прямоугольник и поблескивала изогнувшаяся у чаши змея, придала Наталье Васильевне молодцеватый вид. Затянув на талии широкий командирский ремень, она попыталась пристукнуть каблуками, но почувствовала боль в ноге и сморщилась.

— А ты не хорохорься, — проворчала Николаевна.

— Разрешите следовать для прощания с больными в палату?

— Следовай.

Попрощавшись с подругами, Наталья Васильевна направилась к начальнику госпиталя профессору Сергею Павловичу Губаревскому. До войны он руководил кафедрой хирургии в институте, который она закончила. Губаревскому не было и сорока, когда он стал доктором наук.

Начальник госпиталя обнял Наташу за плечи.

— Недурно тебя заштопали?

— Спасибо, профессор.

— Пройдись... Превосходно! А рука как? Чудесно! Две недели на поправку хватит?

— Что вы. Много!

— Ты на всякий случай оставь адресок. Возможно, и искать придется.

— Я, как окрепну, отправлюсь в свою бригаду...

— Ты останешься в нашем госпитале.

— Я буду ходатайствовать перед генералом Запрудиным.

— И напрасно. С Дмитрием Дмитриевичем я уже говорил. Генерал считает, что тебе сейчас на фронте нечего делать.

— Все равно добьюсь назначения в танковую бригаду, — упрямо сказала Наталья Васильевна. — Даже если это не по вкусу генералу Запрудину.

— При чем здесь вкус? — Сергей Павлович снисходительно улыбнулся и протянул руку своей воспитаннице: — Адресок-то все-таки оставь в регистратуре. Наш госпиталь могут неожиданно эвакуировать.

— Дай тебе бог счастья! — услышала Наташа напутствие Николаевны, но не оглянулась — дурная примета.