Сын человеческий

— Omanó vaekué ko-ndoyejheai oikovevandie[15],— сказал им издали Гаспар и знаками показал, что не разрешает приближаться к нему.

Так рассказывал Макарио.

— Мы пришли за тобой, — сказал он Гаспару, — мы тебя повсюду искали.

— Я умер, — не спеша ответил Гаспар. — И теперь могу вам сказать одно: смерть не так страшна, как нам кажется.

Гаспар, по словам Макарио, долго молчал и потом добавил:

— Она меня понемногу обтесывает и тем временем поверяет свои тайны. Хорошо узнать, что человек, по крайней мере, не исчезает бесследно, а живет иной жизнью, живет в других вещах, потому что, даже очутившись во власти смерти, человек все равно хочет жить. Теперь я это понимаю. Смерть научила меня долготерпению, и за это я развлекаю ее музыкой, — Гаспар улыбнулся своей шутке, — надо же с ней как-то расквитаться. Такой у нас уговор…

— Но ты мучаешься, Гаспар?

— Мучаюсь? Да, только не из-за этого… — И он взглянул на свои ноги. — Я мучаюсь, потому что вынужден жить в одиночестве, потому что думаю о том, как мало сделал я в свое время для ближних.

— Вот мы и пришли за тобой. Ты еще можешь выздороветь. Мы тебя выходим.

Гаспар отрицательно покачал головой и посмотрел на них таким отчужденным взглядом, словно из земли поднялся мертвец, чтобы еще раз доказать, что с того света не возвращаются.

Потом он сел на пень, взял гитару и, будто желая развеять злые чары, заиграл на прощание «Лагерь Серро-Леон». На связанных узлами струнах суровой воинственно прозвучал гимн Великой войны, сочиненный неизвестным автором.

— Ну, что тут можно было поделать! — сказал Макарио.

Они слушали музыку, которая, казалось, и в самом деле пробивается сквозь темную земную твердь, где происходят бесконечные превращения. Этой музыкой к ним, и особенно к Макарио, взывали голоса тысяч и тысяч безымянных мучеников.

Над ущельем спускалась ночь. Распухшие пальцы перебирали струны некрашеной гитары, которая все больше погружалась в темноту и вдруг умолкла.

Это была их последняя встреча с Гаспаром, их последний разговор.

7

Не раз они возвращались в ущелье. Но больной скрывался с поразительной ловкостью, — ему помогало искреннее стремление к одиночеству.

Они осматривали пустое ранчо, искали Гаспара в ущелье, прикрытом со всех сторон лесом. Музыканта нигде не было. А может, спрятавшись в чаще, он украдкой наблюдал за ними, приподымая огромную львиную голову, покрытую струпьями, и его глаза с уже незакрывающимися веками глядели прямо на них. Они решили оставлять ему еду на тропинке. Немного чарки[16], свиной колбасы или головку сыра, а также новые струны. Он забирал приношения и писал на земле палкой «спасибо».

Мария Роса по-прежнему носила ему лепешки, гроздья золотых бананов, родниковую воду в крутобедром кувшине, чем-то напоминавшем ее самое. Не дальше, чем за пол-лиги, от хижины Гаспара протекала речушка Кабеса-де-Агуа, но Мария понимала, что изъязвленным ногам с каждым днем становится все труднее преодолевать это расстояние.

Время от времени небольшая процессия совершала тайное паломничество к ущелью. В сосредоточенном молчании люди слушали молитву прокаженного. Старались не шуметь: иногда хрустнувшей ветки было достаточно, чтобы музыка смолкла. Застыв среди деревьев, словно тени, они смотрели друг на друга увлажненными, ничего не видящими глазами, а ночь шагала по земле, опуская над урочищем иссиня-черный занавес.

Обратно шли молча, в непроглядной тьме.

Так длилось довольно долго. Люди решили, что смерть тоже влюбилась в музыканта.

— Но она его любила только там, в лесу, — сказал Макарио. И по-испански добавил: — Где он жил, как в клетке.

8

Было это в то время, когда на небе появилась комета и грозно махнула над самой землей своим громадным огненным хвостом.

Поднялась паника. Сверкающее чудовище предвещало конец света. Молитвы и причитания оглашали церковные своды, под которыми из уст в уста передавалась страшная весть. Все это я хорошо помню.

Мы забыли про Гаспара Мору, забыли, что он один в лесу.

Потом началась засуха — словно палящее дыхание неведомого чудовища иссушило землю и небеса.

Мария Роса пыталась добраться до ущелья и отнести туда немного еды и питья, но ей не удалось. Она заблудилась: злокозненная комета ослепила ее и дотла выжгла ей душу. Через несколько дней Мария вернулась в деревню.

— Его уже нет… исчез… комета его унесла, — тихо бормотала она в исступлении и разводила руками.

Когда страхи улеглись, Макарио и еще несколько человек добрались до тропинки, ведущей в ущелье. Они обнаружили, что принесенная ими в последний раз еда лежит нетронутой. Муравьи растаскивали заплесневевшие крошки.

Они принялись звать Гаспара. Кричали изо всех сил, но им отвечало только глухое эхо. По следам музыканта они добрались до речки. Там они увидали человеческую фигуру, припавшую ничком к каменистому дну пересохшего русла.

Прошло уже несколько дней, как Гаспар умер.

Там же, неподалеку от речки, они раскопали с помощью мачете рыхлую землю и похоронили музыканта. Макарио соорудил грубый деревянный крест и установил его в изголовье могилы.