Сын человеческий

Когда они вышли на площадь, нервно кашлянул колокол. Они оглянулись на покосившуюся колокольню и увидали наверху сидевшую на корточках тень. Никому и в голову не пришло, что это звонарь. Маленькая процессия снова двинулась в путь. Педро Мартир, Тани и Элихио несли на плечах Христа. Они слыли любимыми учениками Гаспара, они похоронили его в лесу, сказав последнее прости, теперь они же несли его последнее творение.

А с колокольни, схватившись за перекладину, звонарь смотрел вслед безмолвному людскому ручейку, уносившему кусок дерева, которому их собрат придал обличье искупителя. Звонарь глядел на него сверху, и искупитель казался ему совсем крохотным, не больше голого новорожденного младенца, белеющего на темных плечах парней. Звонарь взглянул на свои руки. Подумал, наверное, о том, что они чуть было не сожгли вот «это», нечто куда большее, чем просто кусок дерева.

Кулак, сжимавший перекладину, постепенно разжался. Голова почти скрылась под колоколом; в ушах гудело. Растрепанный конец веревки болтался перед глазами, в которых стояли слезы. Когда звон колокола окончательно затих, убравшись назад в свое медное логово, сквозь стиснутые зубы звонаря прорвались рыдания. Он протянул руку к веревке и несколько минут что-то с ней делал.

Глухо прогудели половицы. Колокол опять судорожно зазвонил и не унимался до тех пор, пока прямая, как жердь, нога не повисла безжизненно в воздухе. И снова все погрузилось в ночное безмолвие.

15

Три дня и три ночи обдумывали они, собираясь возле деревянного Христа, как им быть. Говорили мало.

Кто-то из них, кажется, сам Макарио, вспомнил, что ливень начался как раз в тот момент, когда они проходили мимо холма, напоминавшего Голгофу.

Вот где должен стоять прокаженный Христос. Открытый всем ветрам, поближе к небу. Это предложение было радостно подхвачено и бурной вестью понеслось по деревне.

В ранчо Макарио круглые сутки толпился и шумел народ. В эти дни нищий старик превратился в настоящего патриарха Итапе — такое ему оказывали уважение. В патриарха-раскольника, в патриарха-бунтаря, которому повиновались решительно все.

Общими усилиями они расчистили холм. Макарио с помощью Педро Мартира, Элихио Брисуэньи и Тани Лопеса сколотил крест и, приклеив искупителю черные женские волосы, — в суматохе не разобрали, кто их принес, — прибил статую к кресту. Только потом, увидев Марию Росу в рваном платке, наброшенном на остриженную голову, они поняли, что это она отдала Христу свои волосы.

Его водрузили на самой вершине холма. Соорудили навес из болотницы, похожий на хижину Гаспара, в которой появился на свет деревянный искупитель.

Христос вызвал большие волнения в деревне, и им, вероятно, не скоро пришел бы конец, если бы курия не решила пойти на уступки и дать согласие на благословение деревянного искупителя. Более того, курия просто навязала это благословение против воли Макарио.

— Наш Христос не нуждается в их благословении, — ворчал он, но все-таки вынужден был покориться, потому что раскол укоренился в нем недостаточно глубоко.

16

На холме Итапе впервые отпраздновали страстную пятницу.

Из Асунсьона на торжественное открытие Голгофы приехал один из лучших проповедников того времени Фидель Маис[18]

Вся деревня повалила к холму, чтобы принять участие в священном обряде, который в какой-то мере знаменовал собой победу Макарио и его сторонников.

Проповедник растрогал собравшихся и завоевал их расположение. Голос падре Маиса славился необычайной силой и вместе с тем вкрадчивой мягкостью. Проповедник покорял слушателей еще и тем, что говорил на превосходном гуарани, на котором говорили во времена Монтойи[19]

Он без особого труда убедил жителей Итапе, что сын божий в своем безграничном смирении позволил родиться своему лику в руках прокаженного, так же, как две тысячи лет назад он пожелал родиться в яслях.

— Отныне этот избранный им холм Итапе, — добавил проповедник, — будет называться Tупá-Paпé, ибо стезя господня пролегает по самым смиренным местам и наполняет их благодатью.

Это название — Тупа-Рапе — сохранилось и по сей день; на языке гуарани оно означает «путь бога».

— Я не согласился с проповедником, — рассказывал Макарио. — Зачем понадобилось новое название! Уж если менять, так холм Христа должен называться Куимбаэ-Рапё.

Так он его и называл: «путь человека».

— Потому что человек, дети мои, — говорил Макарио, почти в точности повторяя слова Гаспара, — рождается дважды. Один раз — когда появляется на свет, другой — когда умирает. Он умирает, но остается жить в других, если он делал добро ближнему и при жизни умел забывать о себе. Земля поглотит только его тело, но не память о нем.

Для сына одного из вольноотпущенников повелителя Франсии бессмертие, на которое может надеяться человек, вероятно, в том и заключалось, чтобы отрешиться от себя и продолжать жить в других. Уж если люди объединены в горькой земной доле, то и надежда на искупление должна служить их объединению.

— Это должно быть общим делом всех людей.

Действительность явно не отвечала его мечтам, вот он их и высказывал вслух.