Сын человеческий

На пороге казармы стоял толстяк в военной форме и, не отрывая глаз, следил в бинокль за происходящим. Очевидно, он и был комендантом гарнизона. Рядом с ним стоял офицер, приказавший открыть дверь, которая, впрочем, вскоре закрылась снова. Комендант вошел в казарму. Солдаты взяли на караул и застыли на месте.

Пассажирский поезд, задержавшийся из-за непредвиденного происшествия, медленно набирал ход, и вот состав уже мчался на полной скорости по склону Сер-ро-Леон, над которым неторопливо спускалась ночь

Только одних прокаженных каратели избавили от допросов. Они оказались, так сказать, в привилегированном положении и как будто этим гордились. Прокаженные, словно нарочно, целыми днями торчали возле своих ранчо, выставляя напоказ полуобнаженные тела, опаленные недугом, который служил им чем-то вроде охранной грамоты. Солдаты подолгу наблюдали за тем, как они копошились под деревьями или спускались к речке. При этом вид у них был неприступный, а лица выражали почти презрительную неуязвимость. Каратели перестали искать меж этих распухших тел по-юношески гибкую фигуру Кристобаля Хары. Они уже не надеялись увидеть его скуластое открытое лицо среди обезображенных лиц прокаженных, хорошо различимых в полевые бинокли; офицеры знали заранее — Кристобаля здесь не найти, и постепенно стали забывать о беглеце. Тем не менее каратели — особенно солдаты и сержанты — пристально и упорно следили за ранчо в лепрозории. Очевидно, они еще мечтали снова увидеть ту женщину с копной белокурых волос, которая издали показалась им воплощением молодости и женского очарования.

Им довелось увидеть ее один-единственный раз в тот вечер, когда она спускалась к речке. Женщина появилась лишь на мгновение и сразу же исчезла на убегавшей в лес тропинке. Солдаты воровато озирались по сторонам, но перед глазами были все те же прокаженные, купавшиеся или кропящие водой свои страшные язвы. Этой женщины среди них не было. Может, она просто померещилась? Красивое стройное тело и шелковистые, ливнем спадающие волосы плохо вязались с привычным обликом прокаженной. Легенда об Ирис, дочери француза, бывшей учительнице из Карапегуа, загнанной в лепрозорий безжалостными родственниками, служила карателям неистощимой темой для разговоров. Остальное дорисовывало воображение. Одиночество, скука, незримо витающая над головой смерть будоражили чувственность солдат и доводили их почти до исступления.

По ночам они видели, как восходит луна, и ее желтый, усеянный зелеными пятнами лик казался им лицом той женщины. Но женщина больше не появлялась.

В тот самый вечер, когда Сильвестре и его товарищей запихали в товарный вагон, капитан Мареко находился на одном из сторожевых постов у лепрозория. Вдруг солдаты странно засуетились, а сержант кинулся к своему командиру:

— Смотрите, капитан! Вот она…

Мареко резко повернул лошадь. И в самом деле: нз дальнего ранчо выскользнула женщина и неторопливо зашагала между кокосовыми пальмами. Солдаты точно окаменели. Брезгливая гримаса, искривившая рот капитана Мареко, который, видимо, рассчитывал увидеть нечто совсем иное, понемногу сгладилась, уступив место выражению всепоглощающего любопытства, вроде того, что застыло на лицах его подчиненных.

Омытая закатными лучами солнца женщина и вправду казалась необыкновенно привлекательным видением: солдаты ждали его уже много дней, и к тому же прекрасный призрак был для них недосягаем и мог исчезнуть с минуты на минуту, унеся с собой тайну своего появления. Ее походка подчеркивала стройность ритмично двигающихся ног и красоту длинных рук. Ветер играл волосами, рассыпавшимися по плечам. Сквозь лохмотья проглядывали колени, полные бедра, гибкая и тонкая талия. Кокосовые пальмы прикрывали женщину тенью своих опахал, и ее силуэт временами расплывался. Мужчины глядели на нее во все глаза, — казалось, явь и мираж борются между собой, стараясь заслонить друг друга.

Женщина дошла до поворота тропинки и направилась прямо к солдатам, нетерпение которых все возрастало. Возле ранчо маячили какие-то призрачные фигуры, но мужчинам было не до них: женщина, слегка наклонив голову и покачивая бедрами, проходила совсем рядом. Еще немного — и они смогли бы хорошенько разглядеть ее, но она скрылась за деревьями.

Капитан Мареко приподнялся в стременах, посмотрел в полевой бинокль и навел резкость. Его пухлые губы слегка дрожали, крылья орлиного носа широко раздувались. Вдруг капитан выпустил из рук бинокль, и он повис у него на груди. Лицо снова обезобразила брезгливая гримаса. Капитан выругался. Солдаты замерли по стойке «смирно», а сержант, вытянувшись перед Мареко, намеренно эффектно щелкнул каблуками, решив, что командир призывал всех к порядку.

Женщина пропала из виду. И только теперь в нос ударил тошнотворный запах ранчо прокаженных, — его принес порыв ветра. Капитан пришпорил коня, и тот помчался во весь опор к деревне. Чуть поодаль скакали солдаты.