Сын детей тропы (СИ)

Зебан-Ар держался позади, и его, видно, не заметили.

— Да-а? — не то сказал, не то спросил хозяин. — Ну так и чё? Эй, слушайте все!

Он обернулся к людям, вскинув руки, и заорал:

— Я тут главный или как? Мой это двор или нет, а?

Ему ответил нестройный хор.

— Ну так и всё, ясно? Кого хочу, того привечаю! Сёдня вместе пьём, завтра вместе помрём…

Тут он всхлипнул, утёр помокревшие глаза и махнул ладонью:

— Тащите кружки! Лейте, что есть, жратвой поделитесь! Эй, Фелле, похлёбка наша где? Тащи!

Ему ответила женщина, такая же рыжая, молодая, полногрудая, с цветастым платком на плечах:

— Вспомнил! Фелле в котёл наблевал, да там и свалился, храпит на весь дом.

— Да ладно? А чё я жду… Так ты займись, Ингефер!

Женщина фыркнула и топнула ногой.

— Сам займись! Сегодня я буду петь и плясать, а котлов и пальцем не трону. Довольно я у них стояла! Что я видела-то в жизни, кроме котлов этих?

— Прям, «что видела»! Ну, ещё разок поглядишь, не переломишься.

— Сам и гляди! А если эта ночь последняя? Если это и всё, что осталось? Не хочу я в чаду сидеть, пока другие веселятся. Не хочу умирать в саже и очистках — довольно и того, что я так жила!

Хозяин упёр руки в бока, багровея.

— Ишь, налили ей, и язык р-развязался! А ну, живо в дом пошла!

Его собеседница вскинула голову и посмотрела с вызовом.

— А вот и не пойду! Сами наливайте сегодня, и кружки мойте, и миски, и котлы оттирайте. Похлёбки ему захотелось! Ты что, без неё с голоду помрёшь?

— А я сказал, иди!

— И не подумаю! Ну-ка, кто со мной плясать? А может, приласкает кто — так, чтобы и умирать не жалко было?

Шалый взгляд задержался на Клуре, прошёлся по Йокелю и Нату.

— Н-ну, Ингефер! — зарычал трактирщик, засучивая рукав. Тот затрещал, но не поддался.

Шогол-Ву поднялся неловко, чувствуя, что засиделся.

— Я сварю похлёбку, — сказал он.

— Ты, значит… — рявкнул хозяин и осёкся, моргая растерянно. — Похлёбку?..

— Точно, — вмешался Нат. — Всё будет в лучшем виде, и не думайте даже, что кто-то сунет в мясо чёрный лист. Он эти дела понимает! Ох и похлёбки варит, одна другой вкуснее. Соглашайся — и вам хорошо, и мы вроде как за гостеприимство отплатим. Ну, по рукам?

— Ладно уж, — проворчал трактирщик. — Н-но смотри у меня, Ингефер! Ишь, хвостом крутить вздумала…

— А ты мне не мамка, — фыркнула она, отворачиваясь.

В доме было людно и шумно.

На лавках храпели, сидели верхом, спорили, размахивая кружками, из которых лилось на пол вино — тёмное, дорогое, сладкое. Сидели в обнимку и целовались, не прячась. Не дожидаясь хозяина, выкатывали бочки, строгали вяленое мясо и лезли в подпол за соленьями. Не гнали рыжух, что разгуливали по столам и, не боясь, тащили кусок с ножа.

Никому не было дела и до ребят под лестницей. Меж тем эти четверо, морща лица, пили явно такое, что им не по годам.

По залу катились волны жара. В очаг навалили больше дров, чем требовалось — не хвороста, не старых чурбаков и кривых веток, а отборных поленьев. Такие, может, и местный староста не стал бы жечь, их увезли бы в город, храмовникам, чтобы люди, приходя к Двуликому, дышали сладким дымом.

Пустые бутыли гремели под ногами. Валялись миски — то ли кто уронил, то ли ставили нарочно, для собак. Здесь же крутился пёс, облезлый, тощий, с раздутым брюхом. Скуля, несмело клал лапы на лавку, прижимая уши, тянулся к сидящим. Видно, впервые в жизни его не гнали и впервые накормили досыта. А судя по стёртой шее, и с цепи спустили впервые.

Нептица встала на пороге, осмотрелась, вертя головой. Затем раздулась, встряхнулась и пошла вперёд. Пёс, поджав хвост, нырнул под лавку.

Людей за столом порядком развезло.

Когда-то давно, провожая торговцев, запятнанный видел игрушку, деревянный круг с курочками. Если кренить, подвешенный на нитке груз тянул головки, и куры клевали зерно. Стол казался такой игрушкой: люди откидывались назад, взмахивая руками и лишь чудом не падая, будто их держала вощёная нить, а после валились грудью на залитое вином дерево, повинуясь незримому грузу. Они не заметили даже, что место пса заступила нептица. Один бросил кусок, второй потрепал по спине.

— А чей это пёс такой? — спросил третий заплетающимся языком.

Он моргнул и подался вперёд, щурясь, но тут голова его легла удобно на сгиб руки, и человек уснул. Соседи сдвинули кружки над его спиной, проливая вино и хохоча.

У очага храпел на лавке парень, длинный и такой же рыжий, как хозяин. Рядом стояла корзина с корнями — взялся чистить и бросил. В перевёрнутой миске, видно, раньше было мясо, но его утащили псы.

Котёл стоял под лавкой, у головы парня, и использовался не по назначению. Нат поддел его ногой.

— Хороша похлёбка, — сказал он и присел на лавку, умостившись с краю. — А ты, друг мой, варить-то похлёбки умеешь хоть? Если подумать, с того дня, как тебя встретил, вечно мы какую-то дрянь жрали. Хвалился только небось…

— Этот умеет, — раздался за спиной голос старого охотника. — Уж он накормит, найди ему только издохшего пса.

— Издохшего пса?..

Нат обернулся, но Зебан-Ар не ответил. Прошёл в угол, к вёдрам с водой, чтобы напиться.