Сын для миллиардера

— Спасибо вам! Спасибо за профессионализм и оперативность! Я отблагодарю всех специалистов, которые занимались моей девушкой, очень щедро, не сомневайтесь. А вас — особенно. С ребёнком точно всё в порядке?

— Точно. Мы сделали УЗИ. Тонус был повышен — существовала реальная угроза потери плода. Но мы её предотвратили.

В глазах опять панически потемнело. То, что я сейчас испытал — не передать словами. Ощущение такое, будто ты прыгаешь из самолёта с парашютом, а он не раскрывается.

— Причина! Назовите мне причину этого всего! — яростно требую, сжимая кулаки.

— Пока сложно сказать. Но это сто процентов отравление. Анализы будут готовы через несколько минут. Можете войти внутрь палаты, только наденьте халат и бахилы.

Киваю. Набросив на плечи халат, медленно, словно боясь, что Миле может в любой момент стать хуже, я подхожу к её кровати.

Малышка…

Невозможно на неё смотреть без горечи во рту и убивающего чувства вины. Наверно я никогда не смогу от него избавиться. Всегда буду помнить этот паршивый вечер. Свою самую худшую в жизни ошибку.

Присаживаюсь на стул, стоящий рядом, накрываю своей рукой хрупкую, кукольную ручку. Очень тихо и нежно шепчу:

— Мила… Прости меня. Прости… Не ожидал, что случится нечто подобное.

Ягодка спит.

Даже сейчас, находясь в больнице, истощённая и измученная, она кажется мне самым прекрасным созданием на свете.

Не знаю точно, сколько я вот так вот просидел возле её кровати, но я ни на секунду не отпускал её руку. Держал пальцы на пульсе. Боялся до одури, что её сердце вдруг перестанет биться. И постоянно с ней разговаривал.

— Я. Тебя. Люблю.

Неожиданно сорвалось с моих губ, и приборы радостно пиликнули. У Милы участился пульс. Всего лишь на долю секунды! Вот это да! Неужели она не спит, притворяется? Хулиганка! Очнется, как нашлёпаю паршивку по её сочной заднице! Чуть в могилу меня не свела… Нельзя же так пугать! А сейчас что творит? Будто нарочно провоцирует наговорить ей кучу комплиментов!

Я мягко улыбнулся, провёл ладонью по пышным локонам, размётанным по подушке. Реснички Милы трепыхнулись. Я заметил интересную вещь, как только я говорил ей что-то приятное — приборы бесновались.

Я уже почти расслабился и успокоился, ведь я чувствовал в своей руке её тёплую ладонь, видел, как спокойно поднимается и опадает её грудь, как на пухлых губах появилась лёгкая улыбка, а на щеках румянец, как вдруг в палату постучали. Нас навестил Виктор Геннадиевич.

— Артур Ринатович! Анализы готовы.

Я напрягаюсь. Прежнее настроение тотчас же возвращается, а с ним желание бомбить и крушить, до тех пор, пока не найду мразь поганую, осмелевшую причинить вред моему самому ценному.

Резко поднимаюсь со стула, оборачиваясь.

— Говорите!

— Это яд.

Блять!!!

Внутри меня проснулся дьявол.

Случилось то, чего я опасался.

Стать неуправляемым…

Выпустить наружу свою вторую сущность, которую я, нахрен, сам боялся.

— Что за яд?

— Пытаемся выяснить. Но это точно не просрочка и не кишечная инфекция.

— Я понял, — быстро чеканю, покидая палату. — Мне нужно срочно уехать.

Вытаскиваю из кошелька приличную пачку купюр и засовываю Геннадьевичу в карман халата.

— Прошу, позаботьтесь о Миле. Я на связи. Звоните если что.

— Обязательно. Можете на нас положиться. Как только пациентка придет в себя, мы обязательно вам сообщим.

* * *

— Что она ела, что пила! Отвечай! — я со всей силы встряхнул официанта за шкирку. Того самого, который обслуживал столик Милы.

— Сок яблочный и блюдо дня — молекулярную кухню, — заикаясь мямлил тот, выпучив глаза от страха.

— Кто следил за едой?!

— У нас всё тщательно п-проверяется… — в разговор вмешивается Жириновский. Жирдяй еле-еле стоит на ногах. Выглядит никакущим, словно похудел килограмм на десять за несколько часов. Мои ребята конкретно его так отдрючили. Мне кажется, с завтрашнего дня он уйдёт на пенсию, а слово “бизнес” станет для него страхом номер один.

— Ты понимаешь, что мою девушку отравили! Отравили в вашем заведении! Она беременна! И если с ребёнком что-то случится, я вас всех в порядке очереди перестреляю как собак!

— Артур Ринатович! Я… в общем, в знак извинений, примите это! — боров протягивает мне какие-то бумаги.

Отпустив слизняка официанта, я беру в руки листы. Изучаю.

— Что это?!

— Ресторан. Мой р-ресторан, теперь в-ваш, — с жуткими страхом в голосе молвит тот, собираясь драпать от меня как от чумы в любую минуту. — Не хватает только вашей подписи.

— Нахрен он мне! — швыряю листы в круглую морду. — Мне нужен виновник! Тот, кто подсыпал яд в еду моей девушки!

— Клянусь! Еда не могла быть отравлена! И запись с камер мы внимательно изучили!

Он издевается?

Хватаю его за горло, пытаясь сжать в одной руке все три его подбородка — с трудом выходит.

— Прошу п-примите его. Только о-отпустите меня.

— Что мне с ним делать?

— Да что хотите? Хоть продайте, хоть сожгите, только не делайте меня с-своим врагом.

Испугался.

Зассал как ребёнок из ясельной группы!

И он прав.

Что может быть хуже гнева Королёва?

Почти все в нашем кругу знают, что переходить дорогу Королёву — это стопроцентный приговор.