— Аларик. Ты видел? — прошептал он, пока Морган придерживал его стремя и помогал ему взобраться в седло, а Дугал расправлял малиновый плащ вокруг конского крупа. — Похоже, я ей по нраву. Как только мы оторвем ее от брата, кто знает, что может случиться! Может, в конце концов, все обернется к лучшему.
Как только они тронулись, Морган оглянулся на крохотную одинокую всадницу на белом коне, которую под шелковым балдахином вели навстречу ее жребию; все их надежды на мир воплотились в этой хрупкой девчушке. Он пылко надеялся, что Келсон не ошибается.
Глава двадцать вторая
Ибо Господь благоволит к тебе, и земля твоя сочетается[23]
У Келсона, который и так уже испытывал немалый подъем, яркие образы, возникавшие по пути шествия, вызывали головокружение: ликующие толпы, знамена всех оттенков радуги, трепещущие над улицами, ливни подснежников и других зимних цветов, которыми усыпали его дорогу — и новые цветы, и новое ликование для следовавшей за ним темноволосой невесты. От многоцветья и многозвучья он словно взлетел на гребень волны-надежды, и во все лицо улыбался Моргану и Дункану, между которыми ехал. Улицы были узкими и петляющими, а между ним и его невестой — тьма-тьмущая участников шествия, но выдалось несколько мгновений — когда дорога становилась прямой или когда они пересекали площадь, в которые он мог оглянуться и увидеть ее венок из роз под шелковым балдахином, Однажды их глаза встретились, и ему почудилось, будто пробежала стремительная искра, соединив их, наполнив радостным смятением его мозг и добела накалив чресла. Он твердил себе, что слишком увлекся, что позволяет себе выдавать желаемое за действительное, цепляясь за что-либо — слово или взгляд — уловленные ранее при их встречах… Но его природа не давала ему отстраниться. Его тело уже сполна жаждало единения с ней, но он также решил непременно добиться союза сердец, наряду с союзом их земель, если сможет. Он старался не слишком много думать о предстоящей брачной ночи. И с немалым облегчением доехал, наконец, до собора и спешился, обратив разум, равно как и тело, к делам менее плотским.
Архиепископ Кардиель встретил его у высокой двери в золотой ризе и митре, почти ослепляющих под полуденным солнцем, роскошно контрастирующих с малиновым одеянием Келсона и золотом его короны из крестов и листьев. Когда они обменялись подобающими приветствиями, и архиепископ наклонил голову, а король нагнулся и поцеловал его кольцо, к ним присоединились Арилан с Дунканом, и общение стало более непринужденным: двое в стихарях, обильно отделанных кружевом, древних и незапятнанных, поверх пурпурных сутан, блеск золота на епитрахилях белоснежного шелка. Келсон принял их приветствия, мыслями будучи лишь наполовину здесь, и потянул к себе Моргана, о чем-то беседуя с епископами, черпая у Моргана спокойствие, дабы придать своим мыслям более подобающий вид для обетов, которыми вот-вот обменяется с Сиданой. Когда невеста и ее спутники начали вставать на площадку перед собором, король и его свита заняли место между тремя прелатами и скрылись внутри.
За самым соборным порталом ждали другие служители церкви: крестоносец с распятием Кардиеля, служки со свечами, хористы — мужчины и мальчики с дочиста отмытыми лицами, в белых с алым нарядах, два мальчика постарше, мерно покачивающие кадилами. Когда архиепископ и остальные, вступившие в собор с королем, присоединились к ним, и шествие двинулось по главному нефу, музыканты на хорах протрубили торжественное приветствие королю.
Шагая, Келсон высоко держал голову, не чувствуя, как пристально наблюдает за ним все собравшееся духовенство, не сводя глаз с круга на спине Кардиеля. Когда хор запел, он сразу узнал торжественное
Они пересекли трансепт, пройдя прямехонько над печатью Камбера, Келсон на миг призадумался, а что бы подумал деринийский святой о том, что решил совершить он, Келсон. Он хорошо помнил, что Камбер устроил брак между своей подопечной и Синхилом Халдейном еще до Реставрации Халдейнов. Имя королевы вылетело у него из головы, но его позабавила мысль, что та королева могла быть увенчана вот этой самой золотой короной, покоящейся перед ним на подушечке и сверкающей в пламени алтарных свечей. Он в задумчивости разглядывал венец, следуя за епископами мимо рядов скамей к алтарным ступеням и приветствуя тех, кто стоял меж рядов.