Сын епископа. Милость Келсона

Лорис, в белом плаще поверх боевых доспехов, раздраженно ударил хлыстом по своему одетому в броню бедру и посмотрел вниз, на пленника, по-прежнему лежавшего на полу, как лягушка. Дункан был в обмороке, его дыхание было затрудненным и поверхностным, окровавленные руки и ноги время от времени судорожно подергивались, натягивая цепи кандалов, на обнаженной груди краснели рубцы от ударов хлыста Лориса. Горони сидел на низком табурете возле головы пленника и наблюдал за ним, ожидая, когда начнет возвращаться сознание. Ни кровь, ни пот, ни даже пыль, поднятая во время их ночной «работы», не оставили ни пятнышка на снежной белизне плаща, накинутого на его доспехи.

— А в чем дело, Сикард? — спросил Лорис. — Тебе что, трудно такое вынести? Но этот человек — еретик!

— Ну, так сожги его, и дело с концом!

— Сначала я должен добиться от него признания.

Фыркнув, Сикард взял вложенный в ножны меч, который подал ему оруженосец, и прикрепил его к крючку на своем поясе, а затем коротким кивком отпустил оруженосца.

— Послушай меня, архиепископ, — сказал он, когда юноша вышел из шатра. — Ты можешь знать все о спасении душ, но я знаю кое-что о спасении жизней.

— Я сейчас вижу только одну жизнь, готовую прерваться, — возразил Лорис. — И какое имеет значение, сгорит это тело прямо сейчас или попозже вечером?

— Это имеет значение, потому что вокруг этого шатра стоит вся меарская армия, — сказал Сикард. — Моя супруга — моя королева — доверила ее мне, чтобы я добился победы для Меары. Люди Маклайна могли убежать, могли растеряться ненадолго, но они вовсе не глупцы. Они знают, где мы, и они знают, что их герцог — у нас. Дай им время, и они попытаются спасти его, даже если у них не будет ни малейшей надежды на успех.

— Если у них нет ни малейшей надежды на успех, то из-за чего ты так волнуешься? — поинтересовался Лорис — тебе не хватает веры!

— У меня ее прибавится, когда я узнаю, где находится Келсон со своей армией.

— Мы отыщем их.

— Да, но когда? — Сикард стукнул затянутым в латную рукавицу кулаком по своему боку, и металл громко звякнул; при этом он всмотрелся в лежавшего неподвижно Дункана. — Почему он не уступает? Это зелье Дерини вроде бы должно было заставить его говорить, а?

— Его воля чрезвычайно сильна, милорд, — пробормотал Торопи. — Иногда одного наркотика бывает и недостаточно. Но он скажет нам все, что мы хотим узнать.

— Легко утверждать, монсиньор. Но кое-какие его ответы нужны мне прямо сейчас.

— Тогда я применю более убедительные методы, — предложил Горони.

— Ну да, с точно такими же результатами.

— Вы сомневаетесь в возможностях моих методов, милорд?

Сикард уперся кулаками в бедра, выражая этим жестом отвращение, и отвернулся от Горони.

— Мне не нравится, когда мучают священника, — пробормотал он.

— О, ну да, казнить священников — это совсем другое дело, не так ли? — вмешался Лорис, заговорив елейным тоном. — Скажите-ка мне, вы не припоминаете, подвергался ли пытке и мучениям некий Генри Истелин, прежде чем его казнили?

Мгновенно рассвирепевший Сикард обернулся к нему и с видом уверенности в собственной правоте заявил:

— Генри Истелин был повешен, четвертован и колесован за то, что он, в своей бесконечной гордыне, предал Меару! Но он был казнен как светский человек, и его приговор не коснулся его священного сана как служителя божьего и как епископа.

Лорис позволил себе язвительную усмешку.

— Тогда, учитывая светское положение Маклайна как герцога Кассана и графа Кирнийского, он, будучи военнопленным, обладающим ценными сведениями, должен быть подвергнут пытке, так как нам эти сведения необходимы, — пояснил он. — К тому же, насколько я в этом разбираюсь, он теперь даже не рядовой священник, и уж тем более не епископ.

— Ты знаешь, что я не могу спорить с тобой о священных канонах и уложениях, — проворчал Сикард. — Я не знаю, почему епископ становится епископом, в церковном смысле. Но вот это я знаю точно: священник всегда остается священником! Когда на него возлагают духовный сан, его руки освящают для того, чтобы он вправе был держать тело нашего покровителя, Господа. А ты что сделал с его руками, посмотри!

— Это руки Дерини! — прошипел Лорис. — Это руки, которые оскорбляют благословенные Святые дары каждый раз, когда он осмеливается служить мессу! И не смей читать нотации мне — о том, как следует обращаться с Дерини, Сикард!

Дункан, плававший в лихорадке на грани сознания и беспамятства, застонал довольно громко, когда Лорис, ставя точку своим словам, резко ударил хлыстом по и без того уже иссеченной груди пленника. Боль заставила тело епископа выгнуться дугой, он смутно ощутил прокатившиеся по нему волны жара, потом чудовищного холода…