Сын епископа. Милость Келсона

— Итак, законность того, что вы творите, все же имеет значение, не так ли, Лорис? — и он перевел взгляд на Кэйтрин. — Сударыня, я прошу вас основательней обдумать ваши действия. Еще не слишком поздно отказаться от того, что вы затеяли, и молить короля о прощении. Лорис бежал из монастыря и ответит за это, но вы пока не совершили тяжких преступлений, так остановитесь.

Разъярившись, Лорис взметнул руку, чтобы ударить его, но Сикард, по мгновенному знаку жены, удержал его.

— Мы благоразумно последуем вашему совету, епископ, — ласково промурлыкала Кэйтрин, — а вы, надеюсь, последуете нашему. Архиепископ Лорис, нам нужно кое-что обсудить наедине. — Она взглянула на молчаливого, стоящего с расширенными глазами Дугала, в то время как Сикард двинулся к открытой двери. — Племянник, если ты ценишь жизнь этого глупого священника, ты хорошо поступишь, попробовав убедить его в ошибочности такого решения. Вечером ты будешь обедать с нами и сообщишь, что тебе удалось.

Она повернулась и скользнула в открытую дверь за мужем, изумленный Дугал едва успел отдать поспешный поклон. Лорис бросил на Метелина ядовитый взгляд, несколько задержался на нем, затем более сдержанно оглядел Дугала и скрылся. Дугал испустил долгий негромкий вздох, как только снаружи отгремели засовы, и с горечью взглянул на потрясенного Метелина.

— Так вот какова моя тетя Кэйтрин, — пробормотал он.

Метелин обжег его взглядом, полным страстного отвращения, и отвернулся, затем вслепую зашагал к молитвенной скамеечке и рухнул на нее коленями, уткнувшись лицом в сложенные руки. Миг спустя Дугал последовал за ним и неловко преклонил колена на голом камне рядом.

— Прошу вас, не гневайтесь на меня, ваше преосвященство, — прошептал он, желая, чтобы епископ поднял голову. — Неужели вы думаете, что я действительно сделаю хоть что-то, что помогло бы Лорису?

Шепот Метелина едва ли был слышен сквозь его руки.

— Ты дал клятву, Дугал. Страшную клятву. Неужели ты собираешься ее преступить?

— Я… Мне не приходилось выбирать.

Метелин холодно поглядел на него.

— Ты мог выбирать. Ты мог поступить, как я. А ты дал ему свое слово!

Дугал болезненно проглотил комок. У него опять заболели ребра, так заколотилось о них сердце.

— Я дал свое слово королю, — промолвил он. — И если даже это будет стоить мне спасения души, я сдержу слово, данное ему. — Он тщательно сложил руки, переплетя пальцы, и с силой придавил их к подбородку.

— Но я не смогу бежать и предупредить его, если меня будут слишком бдительно охранять, — очень тихо продолжал он. — Возможно, я все равно не смогу бежать, но надо хотя бы попытаться. А если так, то ради него мне нужна хоть какая-то надежда на успех.

— Даже ценой нарушения священной клятвы? — спросил Метелин.

— Любой ценой, — прошептал Дугал.

* * *

Он не смог убедить Метелина, что самое мудрое — это прикинуться, будто они согласны помогать мятежникам. Он пытался сделать это, пока не явился слуга, чтобы вести его на обед, но епископ стоял на своем: даже прикидываться послушным столь же гибельно, сколь и по-настоящему сдаться врагу. И никаких разговоров.

— Но они намерены доставить вас туда, ваше преосвященство… И чего доброго, если даже им придется водрузить на престол ваш труп! — сказал, наконец, мальчик. — Вы ничем не поможете королю, если станете трупом.

— Возможно. Но я умру, зная, что был верен моему долгу и Господу. Лорис не получит удовлетворения.

Дугал думал над словами Метелина, пока шел за слугой в большой епископский зал, и ощущал неслыханную тяжесть, навалившуюся на душу, но сделал все возможное, чтобы яснее соображать, как только сел за стол. Его поместили на дальний конец главного стола, где воины обслуживали его, а заодно и наблюдали за ним, и он знал, что с него не спускают глаз и многие другие.

Все больше осознавая, какую опасную игру он затеял, мальчик вел себя тихо и старался неизменно таращить глаза и благоговеть в присутствии Меарского Двора.

Казалось, никто не вспомнил, что он воспитывался при дворе поизысканней, в Ремуте, и Дугал надеялся, что они сочтут, будто он отвык от подобной роскоши, живя дома в горах. В сущности, он уже несколько лет, как покинул Ремут и ему не стоило больших усилий перейти к более небрежному поведению, обычному в доме его отца: шумному и неистовому, с откровенным вниманием к еде и всяким штучкам, немыслимым в столице.

Как только он вошел в образ, поддерживать его оказалось легко. Вскоре его представили кузенам: Ителу и Ллюэлу, юнцам примерно его лет, и ошеломляюще красивой Силане.

— Не думаю, что ты видел в своей Транше много девиц, вроде этой, — с гордостью произнес принц Ител, наливая сестре чашу эля. — Меара будет сердцем обновленного мира, когда мы победим. Увидишь.

Он был достаточно пьян, чтобы принять неловкий смешок Дугала за признак восторга. Сидана тоже присоединилась к веселью.