Сын эрзянский

Без Дмитрия оставшиеся били в три молота — Охрем, Иваж и сын старика Назара, пришедший подменить отца. Степа поднимал четвертый молот и бил по полу по куску глины, стараясь размять его, пока не ударил себя по ноге. Отец отнял у него молот и велел ему уйти, чтобы не путался под ногами. Но Степе надо было вылепить двухспинную киргизскую лошадь. Охремовская красовалась на подоконнике. Лепя свою лошадь, Степа старался сделать так, как у дяди Охрема, но не представлял себе, как должна выглядеть вторая спина. Он переделывал несколько раз, и у него ничего не получалось. В конце концов он бросил глину и со слезами на глазах ушел в избу Назаровых, где мать варила для работников обед.

К середине дня печь была закончена, ее оставили на несколько дней затвердеть. Затем дед Охон с Дмитрием стали класть трубу из сырого кирпича, заготовленного летом. Люди говорят, что для печи без трубы надо меньше дров, Дмитрий же предпочитал сжечь дров больше, но жить в чистой избе. К тому же здесь с дровами было полегче, чем в Баеве, — кругом лес.

После того как трубу вывели на крышу, Дмитрий прорезал в передней части печи полукруглое отверстие для топки, и на этом все заботы о ней были закончены. Оставалось лишь сжечь внутри деревянную форму и понемногу подтапливать, чтобы прокалить печь. Первая топка — торжественный момент в постройке избы. Она приурочивается к какому-нибудь празднику. Нефедовы этот обряд решили провести в михайлов день. С окончанием работ у Марьи стало посвободнее со временем. Она решила до михайлова дня проведать мать. Снег все еще не выпал, хотя было уже морозно. Земля основательно промерзла, река покрылась льдом. Степа вместе с близнецами ходил кататься по льду. Они его вместо имени называли «топляком». Степа сердился за прозвище, но ничего с ними сделать не мог. Как-то раз он пожаловался Иважу, что его обижают Назаровы близнецы. Иваж потрепал брата по волосам и сказал:

— Мне, дружок, стыдно связываться с мелюзгой! А ты сам в отместку прозови их как-нибудь. К примеру, двойняшки-байняшки[10],

Степа пробовал их так дразнить, братья и ухом не повели.

Перед тем как пойти в Алтышево, Марья усадила Степу у Назаровых на лавку и взяла ножницы. Степа догадался о ее замысле и бросился бежать. Но в дверях его поймали близнецы и подвели к матери. Она решительно хватала его за космы и срезала их. Степа кричал, отбивался ногами и руками, но мать неумолимо продолжала его стричь. Близнецы взахлеб смеялись.

Обхватив голову руками, Степа плакал, сидя на лавке. Его не привыкшей к стрижке голове было холодно. А вертевшиеся возле близнецы с издевкой обсуждали, на какой из сторон головы получилось больше лесенок. Они кривлялись перед ним, болтали первые пришедшие на ум глупости. С каким бы удовольствием Степа измолотил бы их обоих! «А что, если я их изобью ночью, когда они заснут?» — подумал Степа и почувствовал при этой мысли даже облегчение. Он перестал обращать внимание на насмешки и до самого вечера строил планы мести. В начале он ударит Петярку, тот позловреднее, а после Михала. Бить лучше всего вальком. Потом он быстро спрыгнет с полатей и побежит в свою избу. А там отец с матерью в обиду его не дадут. И вообще, после этого он не будет спать на их полатях. Пусть сами кормят своих клопов.

Вечером, как и задумал, Степа взял с собой на полати валек и спрятал под подушку, с твердым намерением поколотить насмешников. Но ночью он не проснулся. А утром от его злости не осталось и следа. Он спросил у близнецов, пойдут ли они сегодня кататься на лед. Петярка уставился на него крутлыми, как у вороны, глазами и принялся разглядывать его, словно увидел впервые. Степа передернулся, не стерпел и повторил свой вопрос.

Не отвечая, Петярка отвернулся от Степы и сказал Михалу:

— А знаешь, как будем теперь звать этого Топляка?

— Как? — лениво отозвался тот.

— «Стригун»! Видишь, голова у него стрижена.

— У самих-то вас что, не стрижены? — попробовал возразить Степа.

— У нас стрижены, да не как у тебя, без лесенок. Нас стрижет не мать, а всегда отец. Мы с Михалом никогда не кричим, сами даемся. Правда, Михал?

— Попробовал бы у нашего отца покричать, — отозвался тот.

Степа опять обиделся, слез с полатей и решил спать у себя в избе. Пусть там холодно, но никто не будет над ним смеяться. Он умылся и направился было в свою избу.

Мать окликнула его:

— Степа, куда ты? Поешь скорей, и тронемся мы с тобой в Алтышево. Проведаем бабушку.

Степа обрадовался. Теперь он действительно избавится от злых насмешников.

4