Сын эрзянский Книга вторая

Спал он во дворе, в сарае. Вся полевая работа лежала на нем. Хозяин показал ему, где его земли, и больше ни разу не заглядывал в поле, поручив все распоряжения хозяйке. Сам он по своим торговым делам часто ездил на базары — в Алатырь, Ардатов, Порецкое, Талызино. Иногда эти поездки выходили по целым неделям. Здесь же, дома, в своей лавке, торговлей занималась жена. Дочерей в лавку одних не пускали. Они занимались домашними делами и помогали Степану по двору. Скотины у них не так много: две лошади, корова, телка годовая и неполный десяток овец. На одной лошади хозяин разъезжал по базарам, на другой работал Степан. В поле он выезжал рано, до завтрака. Позднее Акулина, старшая дочь хозяев, ему приносила завтрак и заодно обед. Пока он сидел у телеги и закусывал, Акулина пахала. Кормили его хорошо — щи, пшенная каша, молоко,— ешь сколько хочешь. В другом же хозяева были очень скупы: не урони с телеги соломинку, не потеряй зернышка. На сельском поле у хозяина земли было мало — надел на одну душу, однако он арендовал землю у помещиков. Довольно большой участок десятин в шесть-семь был по реке Мене, в десяти верстах от Сутяжного. И когда пришло время там пахать, Степан поехал вместе с Акулиной. Они пахали пар под озимые. На берегу Мени у хозяина стояла большая плетневая рига, куда складывали снопы и где можно было спрятаться от дождя. Акулина готовила еду, иногда пахала, заменяя Степана. Она, как казалось, была безропотным существом и могла ходить за плугом целый день, если Степан ее не останавливал.

Плугом пахать все же лучше, чем сохой. Степана мучила не сама пахота, а то, что надо вставать рано. Это было хуже всего. Он уговорился с Акулиной, чтобы она по утрам не будила его, сама пусть запрягает лошадь и начинает пахоту, зато потом целый день он согласен ходить за плугом бессменно. Акулине все едино, когда пахать. Степан быстро распознал покорную безотказность девушки и с каждым днем все больше удлинял часы своего отдыха. К концу первой недели он уже частенько в праздном безделии бродил по берегу Мени, купался, возился с глиной, которую он обнаружил здесь. Слепил как-то человеческую голову, показал Акулине. Та безразлично посмотрела на его работу и ничего не сказала.

— Не нравится тебе? — спросил Степан.

— Чего в глине может понравиться? — ответила Акулина.

— Ты смотри не на глину, а на голову.

— Голова-то ведь из глины, — тупо отвечала она и глядела куда-то мимо Степана.

— Давай я тебя вылеплю! — сказал Степан.

— Ворон пугать, что ли?

Работая с ней бок о бок, Степан как-то не приглядывался к ней, не замечал ее лица. Да она всегда отворачивалась. А теперь, поглядев на нее, он увидел, что ее угреватое и носатое лицо и в самом деле некрасиво до того, что долго как-то и нехорошо было смотреть. Да и эти неподвижные большие глаза, в которых застыло навеки какое-то глубокое горе.

— Почему ты, Акулина, всегда такая грустная? — спросил он.

Она быстро отвернулась, встала и ушла — прямая и длинная, и вся будто деревянная.

Степан спал в телеге. Акулина на ночь располагалась в риге на охапке соломы. Раз как-то ночью Степан неожиданно проснулся. Акулина стояла над ним и пристально смотрела ему в лицо. Он не сразу понял, что за черная тень загородила от него звездное небо. Он узнал ее по тяжелому порывистому дыханию. Она всегда так дышит, как будто везет непосильную поклажу.

— Тебе чего? — спросил Степан.

— Ничего, — хриплым голосом ответила она, отпрянув от телеги. Встала посмотреть лошадь и услышала, как ты стонал во сне. Думала, не заболел ли...

Ему стало очень жаль Акулину, и в тот день он не давал ей пахать. Однако без работы Акулина замучилась какими-то своими горькими думами, и на другой день она встала еще до зари и взялась за плуг.

Потом подошло и жнитво. Хозяин нанял целую толпу деревенских баб, а Степан с Акулиной и Дарья с младшей сестрой возили снопы. Раз как-то по дороге воз Дарьи развалился. Степан велел Акулине ехать, а сам остался помочь девушкам сложить снопы. Ему в первый раз привелось так близко быть возле Дарьи, хотя бойкая, веселая девушка и раньше не упускала случая кольнуть Степана острым словом. Она и кличку приклеила — «Конокрад», и иначе его и не называла. Но Степан не обижался.

— Помоги, конокрад, сложить снопы! — крикнула Дарья.

Они заново сложили воз, Лизу посадили сверху на снопы, сами пешком пошли за подводой.

— Теперь, конокрад, беги скорее догоняй свою Акулину! — опять насмешничала Дарья. — А то с воза упадет и рассыплется!..

— Далеко, мне теперь ее не догнать, — ответил Степан. — Да и почему она моя?

— А чья же? Не я ведь с ней целую неделю на Мене жила. — Дарья засмеялась.

Подвода с возом снопов мало-помалу удалялась, и они уже одни были на дороге среди чисто сжатого поля.

— Надо мной смеешься? — спросил Степан.

— Нет, это я показываю тебе свои красивые зубы!

— Пахать потрудней, чем зубы показывать, — сказал Степан. — Вот и пришла бы на Меню сама...

— Разве Акулина плохая помощница? — ответила она.

— Знамо, неплохая. Но больно уж скучная.