Сын гетмана

– Не люблю я этих польских обычаев, – проворчал он. – Побывав в Польше, Локсандра набралась прыти, слишком уже свободно себя держит с молодежью. Ты ей заменяешь мать; внуши ей, что это мое дело найти ей мужа.

– Я ей не родная мать, – тихо ответила господарша.

– Что ж такое? – возразил князь. – Скажи ей, что это моя воля, что я желаю, чтобы она себя держала скромнее, как этого требуют обычаи нашей страны.

* * *

Домна Георгица вернулась домой, задыхаясь от гнева. Она прошла прямо на половину своего мужа.

– Что с тобой? – спросил Стефан, взглянув на взволнованное лицо своей супруги, ставшее еще непривлекательнее, еще злее.

– Это невозможно! – задыхаясь проговорила она. – Этот тиран думает, что может повелевать всеми нами, как слугами, может обращаться с нами, как с рабами!

– Что случилось? – с беспокойством спросил Стефан.

Путаясь в выражениях и останавливаясь, чтобы перевести дух, жена его рассказала об оскорблении, нанесенном ей князем.

Стефан вздохнул с облегчением.

– Я думал, Бог знает, что случилось! – сказал он хладнокровно. – Это тебе наука: вперед будь при дворе осторожнее!

– Давно бы следовало вам, боярам, – со злостью отвечала домна, – свернуть шею этому кровожадному Лупулу.

– Помилуй, – иронически заметил Стефан, – он считает себя благодетелем народа. Еще не далее как сегодня он назвал армата Радула палачом.

– Вот прекрасно! – воскликнула домна. – Я бы желала знать, какая между ними разница? Радул подсылает тайных убийц к своим врагам и бросает их тела в реку, чтобы скрыть следы своих преступлений, а этот явно сажает на кол тех, кто становится поперек его дороги... Радул натравливает на своих противников господаря, обвиняя их в небывалых проступках, а этому никчему и прибегать к каким-либо уловкам, он сам отрубает головы тем, кого заподозрит в измене.

– Молчи, жена, – испуганно озираясь, проговорил Стефан. – Твой язык не доведет нас до добра. Самые стены могут нас услышать. Потерпи, будет время, и Лупул узнает нас, а теперь надо молча нести иго, действовать осторожно, не спеша, чтобы не могло на нас пасть и тени подозрения.

Жена Стефана с недовольным видом замолчала и ушла к себе.

– Позвать ко мне цыганку Заиру! – приказала она.

Через несколько минут старая, сморщенная колдунья стояла перед своей госпожой.

– Я рассчитываю на твою верность, Заира, – проговорила боярыня. – Сейчас же собирайся в путь и отправляйся в Валахию к жене великого армаша, скажи, чтобы она прислала ко мне немедленно кого-нибудь из доверенных ее людей, кто бы умел писать и мог быть моим секретарем. Скажи ей также, что приехали к нам татары и казаки. Только поторопись, время не терпит.

* * *

На другой день Тимош имел торжественную аудиенцию у князя Василия. Князь изложил ему свои планы нападения на границу Валахии, занятую войсками, насказал много комплиментов насчет казацкой храбрости и просил как можно скорее присоединиться к молдавским войскам, уже выступившим в поход. У Тимоша вытянулось лицо. Он думал, что будет принят во дворце, увидит прекрасную домну Локсандру, но князь говорил с ним холодно-вежливо, деловым тоном и, по-видимому, не имел никакого намерения вводить его в свою семью. Впрочем, молодой казак недолго горевал, возможность показать себя в ратном деле вскоре заняла все его помыслы, и он живо собрался в путь. В числе лиц, присутствовавших на аудиенции, были и два пана: Кутнарский и Доброшевский. Пан Доброшевский был чем-то вроде секретаря у неизменного своего товарища Кутнарского, который вел частные дела господаря и вместе с тем, по своей врожденной склонности, служил ему чем-то вроде шута. Господарша часто посылала за ним в те минуты, когда Василий был особенно не в духе. Он являлся, начинал играть с князем в шахматы или сочинял остроты и каламбуры на придворных, и к князю возвращалось доброе расположение духа.

Выходя из аудиенц-зала, Кутнарский тихо сказал своему приятелю:

– А ведь не добре, пане Доброшевский! Как пан полагает? Нашему патрону-то не на руку.

– Не на руку, пане! – мрачно подтвердил пан Доброшевский. – А что не на руку? – осведомился он вдруг, немного помолчав.

– Эх, голова-то у пана тугая! – презрительно заметил Кутнарский. – Разве я не говорил пану, что князь Дмитрий не любит казака Хмельницкого? Разве я не читал пану писем князя, после пребывания домны Локсандры в Варшаве?

– Читал, пан! – лаконически подтвердил секретарь.

– Ну, и значит...

– И значит... – протянул Доброшевский, недоумевая, какой сделать вывод.

– И значит, что у пана куриные мозги, – с досадой проговорил Кутнарский. – Зная то, что мы знаем, всякий ребенок поймет, зачем сюда приехал этот казак. Мы с паном даже знаем больше, чем сам князь, ну да я открою ему глаза при случае.

В тот же вечер пан Кутнарский, приглашенный веселить князя, посматривая на домну Локсандру, завел речь о Тимоше и его воинах. Княжна скромно опустила глаза на вышиванье, делая вид, что вовсе не слушает разговора, но сердце ее усиленно билось и дрожащие пальцы невольно путали шелк и бисер.