Сын города

Он, конечно, не отвернулся, не отвернулась и Бет, когда обнажился парень. Она пристально изучала игру мышц под его кожей и острые очертания бедер. Не сделать этого было бы грубо.

Они осторожно приближались друг к другу, как незнакомые партнеры в танце. Бет вспыхнула, когда они осторожно положили руки друг другу на бедра, и увидела, что цвет его лица тоже изменился. Они широко, до боли в челюстях заулыбались.

– Ого, – вырвалось у Фила.

Сквозь деревья просочился какой-то звук: волнение, уничтожающее тишину. Бет различила крики и хруст веток под бегущими ногами. Над головой завихрился воздух, взбиваемый тяжелыми каменными крыльями.

Фил упал на корточки, утягивая за собой Бет. Мгновение Бет была уверена, что их застукали, и ее накрыла горячая волна смущения, мгновенно остуженная осознанием, что, скорее всего, их атаковали. Она подняла голову и, напрягая свои новые, обостренные чувства, прислушалась, ища врага.

А потом сквозь удары крыльев услышала голос Иезекииля, звенящий снова и снова с евангельской радостью:

– Это Кошки! Филиус, выходи быстрее, это Флотилиях Кошки здесь!

Фил перестал шарить по подлеску в поисках одежды и обернулся к Бет, застенчиво разводя руками, но она перебила его прежде, чем он заговорил:

– Потом, – сказала она, подрагивая от смеси облегчения и ноющего разочарования и предвкушения, от которого коленки казались развязавшимися узлами. – Я знаю.

Четыре гибких кошачьих силуэта брели по траве, прокладывая извилистую и таинственную, как все кошачьи тропы, дорожку. Тротуарные Монахи, Ламповый народ и Каменники в восхищении отступили назад, пока четвероногие легенды протискивались сквозь их ряды, властно подергивая хвостами.

Над разношерстной армией прокатились вышептываемые имена, как ветерок через камыши, имена из никогда не позабытых историй:

Кранбурн, Герольд.

Вандл, Ведущий в мечту.

Тайберн[8], — испуганно шептали они, – Палач. – Черный Кот, проходя мимо, оскалился.

Флотилия…

Флотилия!

Время от времени одна из Кошек останавливалась, потягивалась и терлась о чьи-нибудь ноги; счастливчик тут же впадал в религиозный экстаз.

Фил двинулся через беспорядочную толпу на поляну, где кружили Кошки. Долю секунды спустя, Бет помчалась вслед за ним, натягивая толстовку через голову и обнаруживая, что перепутала зад и перед. Отодвинув капюшон с глаз, она увидела, как Фил опускается на колени.

Облезлая полосатая кошка, стоящая во главе группы, вскочила к нему на руки.

– Флотилия, – прошептал он. – Флотилия – дорогая Темза, как же ты нам нужна! Полосатая замурлыкала в ответ, громко, как мотоцикл.

Другие Кошки, черная, черная с белым и серая персидская с порванным ухом, катались по траве, гоняя солнечных зайчиков, сыплющихся с кожи Белосветных. Перс сел, заложил заднюю лапу за голову и начисто вылизался размашистыми движениями ярко-розового языка.

– Гм, Фил, – пробормотала Бет, наблюдая за странноватым кошачьим воинством с нарастающим беспокойством, – разве это не просто, ну, ты знаешь… кошки?

Парень не ответил, но возмущенный голос из бронзового летчика-истребителя Второй мировой выкрикнул:

– Богохульство!

Бет проигнорировала его, следя за пристальным взглядом Фила. Он смотрел мимо Флотилии, мимо нетерпеливых солдат, силясь разглядеть что-то в темноте. Бет знала, что он высматривал: мерцание обширных юбок речной воды, улыбку зубов – церковных шпилей, руки, что были колыбелью легендарного Великого пожара. Он искал признак присутствия той, кого четвероногие телохранители должны защищать.

Но сколько бы они не всматривались в сгущающиеся над парком Баттерси сумерки, в ответ глядела лишь темнота.

Глава 34

Пол Брэдли стоял на неиспользуемой дороге и таращился на стены заброшенного туннеля. Рот его был суше кирпичной пыли, витающей в воздухе. Он бегал от картины к картине, улица за улицей, прочесывая стены, телефонные будки, доски объявлений – все, что Бет могла использовать в качестве импровизированных холстов. Зная стиль дочери, он мог мгновенно определить, ей ли принадлежит граффити.

Он следовал за бегущим страусом здесь, за танцором фламенко в черной шляпе там – их были сотни, всегда наполовину спрятавшихся, кокетливо торчащих из-за кустов или посаженных за решетки сливов. Число рисунков потрясало.

Пол удивился уколу наполнившей его ревности: сколько времени его дочь, должно быть, потратила, рисуя эти картины, а потом посмеялся над собой: «А что? Разве ты в то время требовал ее внимания?»

Выдохшийся и обессиленный, он вошел в состояние, подобное диссоциативной фуге, вывернутой наизнанку: обращал внимание на крышки каждого люка, на тонкие тени, отбрасываемые голыми ветвями каждого дерева. Картины Бет прятались в случайном нагромождении множества граффити, которыми пестрело Хакни, как кодовые слова, зашифрованные в тексте, но теперь он знал, как расшифровать ее. Были места, где рисунков было больше, места, где мистер Брэдли чувствовал ее присутствие более остро, и он следовал за этими ощущениями, как пилигрим.