Сын Грома, или Тени Голгофы

Когда Марии исполнилось четырнадцать лет, фарисеи, подкупленные Авиафаром, заявили, что Она не может больше оставаться молиться в Храме. И поскольку Она сотворила Богу обет пребывать в девственности, решено было спросить у Бога, кому Она должна быть вручена для хранения. Все колена Израилевы стали тянуть жребий, и жребий пал на колено Иудино, из которого и был родом вдовый плотник Иосиф. Тогда первосвященник сказал: «Пусть все, у кого нет жены, придут и принесут посох в руке своей». И все сделали так, как сказал первосвященник. Иосиф вовсе и не собирался стать обручником прекрасной девы из Храма, но что-то толкнуло его, словно кто подсказал, чтобы он сделал так, и он тоже принес свой посох. Его посох был старый, иссохший на вид, и хозяин его никак не рассчитывал оказаться хранителем чистой девы. И стеснялся своего участия в соревновании. Но судьба старца, будто по чьему-то велению, сделала резкий поворот, которого никто из претендентов не мог ожидать. Первосвященник взял у каждого пришедшего посох и внес его в Святая Святых Храма. Прошла ночь. На другой день все собрались снова. Первосвященник в голубой ризе с яблоками из нитей пурпурного и червленого цвета по подолу, украшенной звенящими бубенчиками, вошел в Святая Святых и молился. И тихое нежное позванивание доносилось оттуда. Наконец завесы раздвинулись, и он вышел к народу. Оглядев собравшихся, он стал возвращать посохи их владельцам. И никаких знамений не наблюдалось. На что претенденты вздыхали и удивлялись. И не понимали, что думать.

Иосиф подошел за своим жалким посохом послед-ним. И когда первосвященник, звякнув бубенчиками, повернулся к Иосифу и протянул ему его убогий посох, когда уже казалось, что вся эта процедура окончилась безуспешно, все вдруг увидели, как из этого жалкого старческого плотникова посоха вылетела прекрасная белоснежная голубка и села на голову Иосифу.

В храме наступила тишина. Все замерли.

И первосвященник сказал: «Крепись, Иосиф, сын Давидов, Божьим избранием тебе указано принять эту Деву Господа, чтобы хранить Ее у себя».

Все ждали, что скажет в ответ старый плотник Иосиф.

Иосиф заволновался, засовестился. Он не знал: ликовать ему или плакать. Наконец, обратив лицо свое к первосвященнику, Иосиф промолвил: «Я стар, у меня взрослые дети… Как же так?» На что первосвященник строго сказал: «Страшись Господа Бога твоего, раб Божий Иосиф. Вспомни, что сталось с теми, кто противился велениям Бога».

«Так вот и стал Твой Иосиф обручником», – рассказывал о своем сватовстве Марии старый плотник Иосиф.

Но скоро, очень скоро, как это только и бывает в жизни, первые радости от ощущения своей Богоизбранности сменились большими печалями, и Мария поняла, что посещение ангела не избавляет человека от людских страданий и мук. Она помнила, как возрадовалась, как возликовала, почувствовав, что сбылось предсказанное, что внутренняя плоть ее вдруг изменилась, что в ней проклюнулась новая жизнь, что Она зачала, и зачала не иначе как от Духа Святого, ибо никогда не знала мужчину, и как сразу начались для нее всяческие гонения и печали. Ей было странно, что священники – эти служители Бога – не знают того, о чем Ее известил ангел, и не радуются вместе с Нею Божественному зачатию, а наоборот, будто бы хотят ей навредить и извести будущую Богоматерь. И будто сам лукавый руководит ими. Она запомнила, что накануне того дня, когда глумливые священники привели ее в Большой синедрион, ей приснился отвратительный змей с человеческой головой. Он ничего не говорил, а только противно смеялся и показывал ей, будто злой уличный мальчишка, свой длинный красный язык. Она поняла, что сон тот не к добру. И точно. Утром за ней пришли и повели Ее в Большой синедрион. И тотчас же привели туда и Иосифа, обрученного с Ней, которому было поручено оберегать Марию, дабы хранить Ее чистоту.

И плакала Мария перед синедрионом, и говорила: «Жив Господь Бог мой; Я чиста перед Господом, и Я вовсе не знаю мужа».

Священники же лишь лукаво переглядывались и качали головами.

И клялся, и говорил им Иосиф, что чист, чист от всякого общения с Марией.

И опять они переглядывались и щурили глаза.

И не поверили священники Марии и Иосифу-обручнику. И заставили их пить «воду свидетельства».