Сын императрицы

Закончили охоту в октябре перед сезоном зимних штормов - добыча ушла на свои базы, так что не было смысла оставаться здесь дальше. Прошлись еще вдоль южного побережья, но шведских судов здесь не нашли, впрочем, как и других - все попрятались по гаваням от грядущего буйства стихии. Не стали искушать больше судьбу и поторопились идти в родную сторону. Правда, краешком их зацепило - помотало пару дней вблизи Рижского залива, - но обошлось небольшим повреждением парусного вооружения, вернулись в родной порт благополучно. Пришло время подводить итоги за этот год и не менее важным, чем счет вражеских потерь, Лексей принимал то, что за все плавание судна под его командованием не погиб ни один матрос. Да и раненых почти нет, раз-два и обчелся, причем произошло с ними в самом начале, от случайного взрыва бомбы неподалеку от них. С тех пор вели себя с опасными снарядами аккуратнее, не теряя при том времени - ведь враг уже близко, - так и проходила наука экипажа боевому делу, давшая столь редкий результат с чужими и своими потерями.

За выдающиеся заслуги перед отечеством капитану шлюпа 'Надежда' был присвоен указом императрицы потомственный титул графа с поместьем в Ревельской губернии и подворьем в губернском городе. Всех офицеров вместе с капитаном наградили Владимиром третьей степени, а экипаж получил солидную денежную премию. На приеме в честь награждения героев орденами государыня заявила со смехом о переданном ей английским послом требовании шведского короля унять бесчинствующее у берегов его государства судно, нарушающее все цивилизованные нормы и правила. А после добавила: - Бейте шведов крепче, господа офицеры, и не стесняйтесь обидеть Густава. На войне правило одно - кто сильнее, тот и прав.

Адмиралтейство еще пожаловало отпусками, Лексею дали почти полгода на решение хозяйственных дел в новом и прежнем имениях. Сдав дела по службе своему старпому, в начале декабря по первозимку выехал в Тверь. Вначале были сомнения - боль от утраты любимой жены все еще бередила душу, но долг перед памятью к ней перевесил - посчитал нужным навестить ее могилу, - да и следовало решить на месте, кого оставить приглядывать за поместьем. Об оставшейся там Надежде подумал лишь вскользь - что ей там делать без Маши, наверняка уже вернулась в родительский дом. Переписку с ней не вел, после того письма о смерти жены лишь перевел деньги на нужды усадебного хозяйства и то только до осени.

Нетрудно представить то удивление, которое испытал Лексей две недели спустя, войдя в свой усадебный дом - увидел здесь Надежду, да не одну, а с дитем на руках, кормящую грудью.

Лишь воскликнул озадаченно: - Надя, ты здесь! - тут же спросил: - Откуда у тебя дитя?

Сказал и самому стала понятна невразумительность заданного вопроса, секунду спустя выговорил очевидную догадку: - Погоди, это мой ребенок, Надя?

Та молча кивнула, улыбаясь ему, а из глаз потекли по щекам слезы. Лексей подошел ближе к ним, вглядывался в младенца, как будто пытался найти в нем родное, после обнял молодую мать и проговорил: - Спасибо тебе, Надя, за дитя - есть теперь здесь моя отрада!

На следующее утро приехал на погост, церковный служка провел его к могиле жены. Стоял над ней и мысленно говорил Маше, как будто она могла услышать:

- Прости, родная, что не сберег тебя и наше дитя. В том моя вина - это я навлек беду!

Отчетливо, будто совсем рядом, услышал голос любимой:

- Не вини себя, Лексей, то судьба и не нам ее судить. Живи дальше и не горюй - твое семя проросло на этой земле, в нем частица моя. Береги его и радуйся, благословляю добром и нашей любовью. По мне не тоскуй - я с тобой и останусь навечно, когда придет час нам соединиться.

Прозвучавшие пусть и в мыслях слова как-то сняли тот невидимый груз, что давил на него все это время, оставив лишь светлую печаль и благодарность, ответил идущим из сердца откликом:

- Спасибо, любимая, я исполню твой завет, пусть душа твоя покоится с миром.

В тот день чтобы ни делал, перед глазами вставал образ жены - она улыбалась, когда он брал на руки малыша, смотрела на него неотрывно своими голубыми как небо глазами, будто ожидая что-то от него. Когда же приобнял прильнувшую к нему Надежду, вставшую рядом с ним у колыбельки ребенка, почувствовал идущее изнутри тепло и радость родной души. Маша и после смерти продолжала сводить его со своей сестрой, просила частичку их любви для нее. Сам Лексей не испытывал к свояченице каких-либо трепетных чувств, лишь признательность за помощь жене, еще жалость к ее женской доле. Теперь же терялся - ради покоя души любимой и своего ребенка следовало отнестись к Наде с большей лаской, но своя душа молчала, не отзывалась на призыв. Впрочем, как и физиология - прямо говоря, его мужской орган не реагировал на обнаженную грудь кормящей женщины, касание ее тела, хотя прежде, еще при Маше, справлялся с обеими сестрами вполне достойно.