Сын империи

Мужик увидел его и оскалил серые металлические зубы.

– «Я»… Тебе что, гроши оставили? Батька где твой?

– На работе, – соврал Александр.

– А матка?

– А мама, – сказал он, – сейчас вернется.

– Обождем тады. – Мужик сел на табурет, выставленный мамой в коридор, сбросил прямо на пол шапку, расстегнул овчинный полушубок и, озираясь, стал сворачивать на колене самокрутку. Насыпал махорки в обрывок газеты, лизнул, склеил. Чиркнул спичкой и окутался вонючим дымом.

– Чего на земле-то лежишь? Что чужой войдет, боишься?

– Ничего я не боюсь! – сказал Александр. – Так, читаю.

И он показал мужику обложку толстой книги – «Война невидимок», Николай Шпанов.

– Читает, ишь… Батька военный небось?

– Это же ДОС. Тут у нас все военные.

– В чинах али так, лейтенант?

– Майор.

– Вот оно как. Гроши небось гребет лопатой?

Александр сжал винтовку.

– Оклад-то, говорю, большой у него? – Не дождавшись ответа, мужик ответил себе сам: – Да уж ить не малый! Тыщонки три, а то и все пять… – Он наклонился, извлек из ящика топор.

Александр перекатился за угол. Винтовка была еще накрыта, но палец уже лежал на спусковом крючке.

Сапоги мужика зажали топор, а он достал из своего ящика бутылку с мутным картофельным самогоном, вытащил зубами газетный жгут затычки, взболтнул, запрокинул бутылку и надолго присосался, подмигивая при этом вниз Александру.

– А как же? Защитнички, – заговорил он, отсосавшись. – Сперва от Гитлера нас спасли, теперь вон от Имря Надя спасают, а там, глядишь, спасут и от Слуг Народа. А? Вот я и говорю: пускай им плотят. Слугам Народа, тем урезать надо. Тут Микита прав. Но Червону Армию нашу ты не трожь! Не жнет она, не сеет и на горбу сидит у нас, но дело свое Червона Армия туго знает. Ать-два! Режь-коли!

Мужик выпил еще и поднялся.

Александр откинул край одеяла и вскинулся с колена.

– А ну стой! – крикнул он. – Ни с места!

Мужик засмеялся.

– Руки вверх!

Если эта глыба вот сейчас, немедленно не подчинится, палец выстрелит.

Мужик поднял руки – темные и огромные.

– Да я ж водички, – сказал он, – испить…

Александр принагнул ствол.

– Садись!

Не опуская рук, мужик сел.

– В лоб-то хоть не цель!… – взмолился.

Мушка сползла ему на сердце.

– Ф-фу! Ты что, боишься, что ли?

– Разговорчики! – прикрикнул Александр. Руки у него стали дрожать.

– Покурить-то дозволишь? Оно ить даже перед казнью дозволяют.

– Кури.

Над ним горела лампочка, отсвечивая на лысине. Покручивая головой и вздыхая, мужик свернул «козью ножку». Нагнулся в сторону топора…

– Стреляю! – крикнул Александр, поджимая спуск к задержке хода, за которой выстрел.

Мужик топор не взял. Взял спичечный коробок из своего ящика. Раскурил, бросил обратно.

– А возьми я топор, убил бы? Эх, – вздохнул мужик. – Знать не можешь доли своей – верно поют. С утра вот намахался, получил гроши, захмелился малость. Ну? Мне бы к бабке своей, а я дай, думаю, забегу по вызову. Забежал вот! Ядри твою палку. Кто же тебя, голубь, напужал так?

– Разговорчики!

– Во дает! – поразился мужик. – Ладно тады. Помолчим.

Они молчали.

– Это… Глотнуть могу?

– Глотни.

Не спуская глаз с черной дырки, мужик опустил руку и поднял бутылку.

– Только бы ты это: опустил бы? Ты и не захочешь, а оно и пальни. Что тогда? Сейчас-то не поймешь, а потом… Всю ведь жизнь казниться будешь, сердешный, что деда старого по малолетству порешил. Я-то что? Свое я так и так прожил. А вот тебя мне жалко.

Дырка подмигивала ему.

– Ну ладно… – Мужик взболтал самогон. – Пил я тебя с братами, пил с друзьями хорошими. Приходилось и в одиночку. Ну а сейчас с Тобой, Костлявая, выпью!

На этот раз он выпил все до дна, запрокидывая голову все выше и взявшись для упора левой ладонью за шею. Но не удержался и упал с табурета. Поставил аккуратно бутылку у стеночки, придвинул шапку.

– Ну как ты там, дите? А я того – сморился. Посплю я. Сонного-то не застрелишь? Ну а застрелишь, Бог с тобой! Ныне отпущаеши…

Подложил под щеку локоть и закрыл глаза.

С облегчением Александр закинул на плечо винтовку и прокрался мимо спящего в уборную. Пописав, он стряхнул последнюю каплю, застегнулся и вдруг услышал истошный мамин крик:

– Человека убили! Человека убили! Да придите же хоть кто-нибудь!…

Он вышел. Взвел глаза.

Она взялась под левую грудь, показывая вниз:

– Так это ты его?…

– Да живой я, бисовы дети! – отозвался с пола мужик. – Дайте доспать.

И накрылся воротом овчины.

ГЕНЕРАЛ КАВАЛЕРИИ

– Салават приехал! Салават приехал! – завизжала в прихожей Иля.

Александр поспешно закрыл и спрятал под себя учебник акушерства, жуткими картинками из которого воспользовалась для наглядности Иля, объясняя ему, что такое «аборт», на который легла его мама – в то время как Гусаров отсутствовал на зимних учениях. И так он, Александр, чувствовал себя неловко в чужом доме, а тут еще и брат Или. Который учится в самой Москве. И не где-нибудь – в МГУ, который Сталин нашей молодежи в наследство оставил на Ленинских горах.

– Ну, погоди, сестренка, погоди! – прекратил телячьи нежности студент. – Я так задубел, от вокзала идючи, что ничего не воспринимаю… Дай согреться.