Сын капитана Алексича

Я забыл сказать, о том, что Семен пел. Сперва он важничал, ломался и щеголял всякими умными словами: «я не в голосе», «у меня регистр спущен, связки ослабли», а поломавшись вдосталь, вышел на сцену и пел все, что его просили, от «Сомнения» Глинки до песни «Синий платочек».

Когда Семен вернулся на место, он сказал Кате:

— Я пел нынче для тебя.

— Да, — сказала она равнодушно; она даже не дала себе труда вникнуть в смысл его слов, ей было решительно все равно, для кого он пел.

Он опустил голову, надув толстые губы. Потом спросил Катю:

— Ты его очень любишь?

— Кого? — Катя даже вздрогнула от неожиданности. Не сговариваясь, оба посмотрели на Сергея. Он рисовал что-то в своем блокноте. Темная прядь волос упала на его лоб. Густые тени от ресниц легли на чуть впалые, плохо выбритые щеки.

Катя придвинулась к нему:

— Опять меня рисуешь?

Сощурив глаза, она вглядывалась в рисунок.

— Неужто я такая красивая?

— Нет, не такая. На самом деле куда лучше…

Он рисовал ее всегда и везде, на книге, на столе, в тетради. Мне кажется, стоило ему взять карандаш, как пальцы его сами собой начинали рисовать Катин профиль.

Я вспомнил о листке, который мне оставил Егор. Когда ребята разошлись и мы, взрослые, остались одни, я вынул листок из кармана. Это были стихи. Я прочитал их вслух:

Все проходит… Останется дружба,
Только мы не забудем с тобой
Дом, в котором прошла наша юность,
Дом над Волгой — любимой рекой.
Где б ты ни был, мой друг, мой товарищ,
На какой бы ни жил ты земле,
В этот день ты, наверное, вспомнишь
Всех товарищей детских лет!

Все молча выслушали меня, а Надежда Поликарповна сказала:

— Он может писать куда лучше. Эти стихи, конечно, написаны наспех.

— Так он же торопился, — возразил Сергей. — Всего на несколько часов приехал, так, с ходу написал и оставил для нас…

— Откуда ты знаешь, что он их писал именно сегодня? — резонно заметила Катя. — Может, они давно уже приготовлены к этому дню?

— «Дом, в котором прошла наша юность», — задумчиво повторил Семен. — А ведь верно, вспомнишь, и не раз…

— От вас от всех просто голову… — сказала Надежда Поликарповна и оборвала себя. И вдруг мы увидели, как эта резкая, мужеподобная женщина вынула свой усыпанный горохами носовой платок и сердито вытерла им глаза.

— Егору надо учиться, из него, по-моему, может получиться поэт, — сказал Федор Кузьмич. — Я у него как-то тетрадку стихов выпросил, там, на мой взгляд, неплохие стихи есть. Я послал эту тетрадь в Москву к…

Он произнес имя, известное каждому из нас.

— Старый друг, мы с ним вместе Московский университет кончали, теперь жду ответа, все зависит от того, понравятся ли ему стихи…

— Хорошо, если бы Егора приняли в Литературный институт, — заметил я.

— Да, — согласился Федор Кузьмич, — это было бы превосходно, только там работать надо, и накрепко позабыть о всякой халтуре, вроде «Я знаю, ты ждешь меня, мама» или еще как-то…

Улыбка мелькнула в его глазах. Стало быть, он знал о том, что Егор так тщательно пытался скрыть от него? Знал, но не сказал Егору ни слова.

Тишина за окном, лишь где-то, в самом дальнем углу сада, негромко чирикнул воробей. Ему отозвался другой, третий. Медленно, как бы нехотя зарозовело небо, и стал отчетливо виден каждый листок на ветвях ясеня, растущего под окном.

— Светает, — сказал Семен. — А мы и не заметили.

Он подошел к роялю, осторожно, чтобы не разбудить ребят, спавших наверху, нажал клавиши.

— Да здравствует солнце, да скроется тьма…

И мы тихо подхватили вслед за ним:

— Да здравствует солнце, да скроется тьма!

8

Я взял билет на вечерний пароход, уходящий в Москву. Когда я возвращался с пристани, мне встретились Алексей и Кешка.

— А у нас новость, — возбужденно говорит Алексей. — С первого сентября переходим жить в «Розу ветров».

— Вместе? — удивленно спрашиваю я.

— А как же, — Алексей пожимает плечами. — Куда ж я его дену? Он без меня пропадет…

Кешка смеется, глядя на меня снизу вверх. Он-то уверен в том, что брат его никогда не оставит.

— Понимаете, дело-то какое, — озабоченно начинает Алексей. — Я уже давно думал сюда, стало быть, перейти, вся загвоздка в нем…

Он кивает на Кешку.

— Ему только через год в школу. Что с ним поделаешь? Сперва Федор Кузьмич ни в какую не соглашался… Конечно, я ведь понимаю, непорядок это, таким малышам не место в интернате. А нынче я пришел к нему, в последний раз договориться, ну и вот: берут меня вместе с Кешкой.

— Доволен, Кешка? — спрашиваю я мальчика.

Он широко улыбается. Еще бы не доволен! Ведь Алексей все равно будет с ним.

— Этот год он у этой проживет, как ее, здоровая такая, — Алексей высоко поднимает руку над своей головой.

— У Надежды Поликарповны?

— Во-во, она сама и предложила: пусть у меня поживет, чтобы с братом не разлучаться, а на тот год — в школу.

— Это ты хорошо придумал, — говорю я. — Отец-то как, согласен?