Сын Карая

В учебниках и теоретических трудах, которые Андрей перелистывал перед экзаменами, указывалось, что «здоровое животное должно проявлять оживление и нетерпение при виде пищи». Дикарь проявлял оживление и нетерпение. Всего этого было хоть отбавляй. А следовательно, он уже здоров.

Можно было только удивляться, с какой деловитой бодростью он вылизал полную миску овсянки, а после того, чуть покрутившись, улегся на подстилку.

Дома Андрей сказал Еве:

– Тоскует. Ест плохо. Видит меня, но смотрит как бы мимо. Надо так полагать, что ему кого-то не хватает. Я платок вытащил, который ты мне утром дала, так он обрадовался, хвостом застучал – унюхал твой запах. Не езди к нему, пожалуйста, хоть несколько дней, не порть мне собаку. Пусть отвыкает.

Ева, очень довольная, что внушила псу такое глубокое чувство, пообещала:

– Хорошо, если это нужно. Мне без него тоже скучно.

На другой день Андрей приехал утром, чтобы погулять с Дикарем. Врач советовал заставлять пса больше двигаться, чтобы он не зажирел, не потерял формы.

Розе было дано указание:

– Ты оставляй дверцу открытой. Я в ближайшие два-три дня приезжать не смогу, так пусть он когда хочет, тогда и выбегает поразмяться…

Обычно собак уводили на выгул с территории питомника – в сторону рощицы или на горку, поросшую кустарником. Они привыкли выбегать за ворота. Через десять – пятнадцать минут псы возвращались в вольер, иной раз даже не дожидаясь приказа хозяина.

В рощице собака бегала вольно, проводник только издали присматривал за ней.

Андрей надел поводок и вывел пса за ворота. Можно было пройтись по шоссе, можно направиться к зоопарку.

Ему захотелось купить у старика семечек. Но на привычном месте у плетеной корзинки вместо знакомого деда стоял какой-то чужой мальчик.

– А тут старик был, – сказал Андрей. – Что это с ним? Заболел?

– Не знаю. – Мальчик судорожно повел плечом. – Я не знаю. Какой старик?

– Да это же его корзинка!

– Какая еще корзинка…

Мальчик наклонился и схватил плетеную ручку, будто испугался, что сейчас у него корзину отнимут.

– Ну что ты притворяешься? Это дед, что ли, тебя сюда поставил?

– Да. Это он. – Мальчик глотнул воздуха и несколько раз торопливо кивнул.

– А сам, значит, заболел?

– Заболел…

– Что же у него?

– Не знаю… Воспаление в легких…

– Скажи пожалуйста! Конечно, в его возрасте – чуть продрог, и всё. А что врачи говорят?

– Он больше продавать не будет. Я буду.

Мальчик сделал неопределенный жест. Глаза у него забегали. Он опустил длинные ресницы.

– Постой, как же это так? Ты что, не учишься?

– Вечером…

– Во второй смене?

– Нет, я утром… Я ошибся… В первой смене…

– Где твоя школа?

Мальчик опустил голову.

– Что же это получается? Ну, деду твоему, по его глубокой старости, делалось снисхождение, смотрели на его торговлю сквозь пальцы, а уж тебе-то, молодому пареньку, разве к лицу заниматься такими делами? Ты где живешь, с кем?

Ответа он ждал долго.

– Как тебя звать?

– Пока дед поправится… – услышал он наконец. – Два-три дня только… Пожалуйста, разрешите!

Андрей покачал головой.

– Надо будет с твоим дедом серьезно поговорить.

Мальчик быстро зачерпнул семечки граненым краем, дополнил стакан из кулака и пугливо посмотрел на собаку. Дикарь, вскинув кверху морду, тоже внимательно рассматривал подростка и шевелил своим черным пупырчатым носом – принюхивался.

– Рядом, Дикарь!

Мальчик бросил деньги в карман и, нервно передернув плечами, стал смотреть в ту сторону, куда ушли хозяин и собака.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ МАЛЬЧИК И СОБАКА

БУМАЖНИК

Мальчика, с которым Андрей разговаривал у ворот питомника, звали Володей. А попросту – Вовкой.

Но это было пять дней назад. Сейчас никого не интересовало его имя. У него была только кличка – «Скелет».

Если бы ему сказали, что не пройдет и недели, и он попадет в Армению, в страну, где большинство жителей разговаривает на непонятном ему языке, и будет продавать семечки мужчинам, женщинам и детям, идущим в зоопарк, он в это не поверил бы. Ни в коем случае! Продавать семечки? Он сказал бы, что такие превращения бывают только в злых сказках. Разве может жизнь человека так страшно перемениться за каких-нибудь сто часов?

А пять дней назад он жил прекрасно. У него была даже своя маленькая комната в одноэтажном домике. И прямо перед окном стояла зубчатая заснеженная горная вершина. Вообще-то до горы надо было идти километров двадцать, но в ясный день, когда она четко вырисовывалась на небе – белое на голубом, – казалось, что ее можно тронуть рукой. А если выскочить из дома, то через восемь прыжков, считая от крыльца, – это уже было точно измерено – начинался обрыв и внизу бурно неслась, разбрызгивая пену, горная речка. Рано утром там ловилась форель, наживку для крючка – особых червячков – надо было доставать из-под мокрых камней.

Ну, а если, спрыгнув с крыльца, пойти в другую сторону, то попадешь на покрытый лесами крутой склон. Где-то близко тут жил бурый медведь. На вершинах, если долго смотреть в бинокль, можно было увидеть дикого тура, скачущего через пропасти.