Сын Казана

Зов подкрался к Бари медленно и исподтишка, как вор, забравшийся в запретное место. Сначала Бари не понял его. Он сделался вдруг беспокойным, нервным, заволновался так, что Нипиза не раз слышала, как он тоскливо стонал во сне. Он стал чего-то ожидать. Но чего же? Пьеро знал и таинственно улыбался. А затем это «что-то» и пришло. Была ночь, ясная, светлая, со звездами и луной, и под ними вся земля казалась окутанной белой пеленой. И вдруг издалека донесся вой целой стаи волков! Случалось и раньше в эту зиму слышать вой отдельного волка, но это был зов целой стаи, и когда он разнесся по безграничному молчанию таинственной ночи, эта дикая песнь, которая слышится уже целые тысячи веков при каждом полнолунии, то Пьеро знал, что, наконец-то, явилось то, чего так беспокойно поджидал Бари. И в одну секунду Бари почуял его. Его мускулы напряглись, как натянутые канаты, когда он остановился вдруг на лунном свете, смотря в ту сторону, откуда доносился до него этот таинственный, возбуждавший клич. Нипиза и Пьеро услышали, как он вдруг заскулил, и увидели, как дрожь охватила все его тело.

— Почуял… — шепотом сказал Пьеро Нипизе. — Позвали предки…

Это был он — зов крови, которая струилась в жилах Бари зов не только его вида, но и Казана, и Серой Волчицы, и всех его предшествующих поколений. Это был голос всей его расы. Пьеро прошептал свои слова и был прав.

Всю золотую ночь Нипиза прождала, потому что именно она теперь играла и могла выиграть и проиграть. Она не произнесла ни звука, даже шепотом не отвечала Пьеро, но, затаив дыхание, наблюдала за Бари, как шаг за шагом он медленно отходил к теням. Еще минута — и он убежал совсем. Тогда она выпрямилась, откинула назад голову, и глаза ее засверкали ярче звезд.

— Бари! — закричала она ему. — Бари! Бари! Бари!

Он убежал еще недалеко, потому что почти тотчас же и возвратился к ней обратно и стал около нее.

— Ты прав, отец, — сказала она. — Он убежит к волкам и все-таки вернется обратно.

Вместе с Пьеро она вошла в избушку дверь захлопнулась за ними, и Бари остался один.

Последовало продолжительное молчание.

Бари слышал невнятные ночные звуки. Для него эта ночь, даже в ее тишине, казалась полной жизни. Опять он вошел в нее и, дойдя до леса, опять остановился и стал вслушиваться. Ветер переменился и вместе с ним до него донесся жалобный, волнующий кровь вой стаи волков.

Что то подкатило Бари к самому горлу. Он вдруг завыл и послал свой ответ прямо к звездам.

В своей хижине Пьеро и Нипиза услышали его. Пьеро пожал плечами.

— Убежал!.. — сказал Пьеро.

— Убежал!.. — ответила Нипиза и выглянула в окошко.

БРОДЯГИ

Теперь уже темнота в лесах не внушала Бари страха, как это было в далекие дни. В эту ночь его воинственный крик долетел до луны и звезд, и в первый раз в жизни в этом своем крике он послал вызов и ночи, и пространству, свою угрозу всему дикому миру и свой братский привет волкам. В этом крике и в долетевшем на него ответе он почуял новую силу — окончательный триумф природы, которая, наконец, дала ему понять, что ему больше нечего бояться ни лесов, ни зверей, а что все земные существа должны бояться его. Здесь, вдали от человеческого жилища и от влияния Нипизы, перед ним развертывалось все, к чему была так неравнодушна закипевшая в нем волчья кровь: братство, жажда приключений, красная, теплая кровь добычи и взаимная помощь. Эта последняя как-то таинственно захватывала его целиком, оказывала на него давление, и все-таки он менее всего понимал ее.

Он побежал в темноту по прямой линии на северо-запад, проскальзывая под кустами, волоча за собой хвост и заложив назад уши — настоящий волк, бегущий на добычу ночью. Стая стремилась куда-то на север и бежала скорее, чем он, так что уже через полчаса он потерял ее из виду. Но отдельный волк выл недалеко от него в западной стороне, и три раза Бари послал ему свой ответ. Еще через полчаса Бари снова услышал стаю. Она бежала уже на юг. В этот момент его отделяло от одинокого волка лесное пространство не более, как в четверть мили, но этот одинокий волк оказался уже старым и потому знал все волчьи хитрости и увертки. С непогрешимостью, приобретенной долгим опытом, он помчался к стае прямиком наперерез, так что оказался на три четверти мили даже впереди ее. Эта уловка была еще незнакома для Бари, он еще не изучил ее, но в результате своего неведения и отсутствия познаний он два раза был очень близок к стае и все-таки никак не мог к ней присоединиться. Затем наступило продолжительное молчание. Стая уже догнала свою добычу, принялась за ее растерзание и потому умолкла.