Сын королевы Виктории

Миновав сад, Фрэнт пошел по тропинке к лесу. С трудом продираясь сквозь молодые поросли, раздвигая лианы, разрывая паутину, такую плотную, что слышно было, как она рвется, проваливаясь по щиколотку в гниющую листву, исцарапанный колючками, он добрался до прогалины, где бывал и раньше, в дни печали. Посреди прогалины протекал неглубокий чистый ручей с песчаным дном; огромные деревья укрывали его от жаркого солнца.

Здесь, как это бывало и раньше, Фрэнт бросился на грудь земли, отдав себя во власть деревьям, воде и покою. Он лежал на спине и, прикрыв веки, глядел на макушки деревьев, наблюдая за падением листа, прислушиваясь к Зову птиц, бормотанию воды, жужжанию насекомых. Рука его покоилась на прозрачном высохшем листке, вверху орхидеи-эпифиты разевали свои зеленоватые пасти над старым-престарым трухлявым суком, который служил им опорой, и по временам ветер приносил еле уловимый аромат невидимого жасмина или лавра. В глубокой тени цвели кливии, – они жили и умирали втихомолку, таясь от взглядов, покорные своей судьбе. Неведомо откуда, появился колибри и, паря в поисках меда над каждым раскрывшимся цветком, трепеща крылышками, как мотылек, сверкая, словно драгоценный камень, стремительно вонзал в чашечку острый, как игла, изогнутый клювик. В природе всё подчинено законам необходимости, – этот камень лежит на том, потому что он должен так лежать; листья древовидного папоротника разворачивают свои завитки у войлочного ствола; зарождение и гибель неизбежны, независимы от чьей-либо воли. Природе свойственна своеобразная гармония противоречий, и, возможно, именно она и привела Фрэнта к решению, которое, будь он не так одинок, созрело бы уже давно. Фрэнт словно воспрянул от долгого сна. Он станет действовать, действовать смело. Отбросит осторожность, благоразумие, сомнения, колебания; забудет о Мак-Гэвине, о торговле, о своем будущем; пренебрежет сплетнями, последствиями, репутацией. Он разнесет решетку своей тюрьмы. Сегодня же он спустится вниз, в долину, и побывает у Серафины. Он будет честно вести игру, ничего не станет скрывать. Он доказал в делах, что он «белый человек», он будет смел и докажет это в любви.

Таково было решение Фрэнта, но осуществить его оказалось не просто. Фрэнт вышел вскоре после полудня, захватив фотографический аппарат и палку – на случай, если ему повстречаются змеи. Он шел быстро, позабыв о жаре, но вскоре она дала ему о себе знать. Сперва путь его пролегал по волнистому плоскогорью, мало чем отличному от окрестностей Мадумби. Но примерно через час Фрэнт подошел к обрывистому краю плато («Гора высокая и крутая», – сказала Серафина) и начал спускаться по тропинке, вьющейся между камнями и боярышником. Тропинка эта вывела его к небольшой площадке, и перед Фрэнтом вдруг открылась необозримая перспектива: прямо под ним лежала долина реки Умгази, где жила Серафина. Он сел в тени бобового дерева отдохнуть и полюбоваться видом.

Кто-то поднимался вверх по тропинке. Юноша. Типичный лембу: обнаженный, – только набедренная повязка из звериной шкуры и украшения из бус, – прямой, стройный и сильный. Он шел широким шагом, весело распевая на ходу, тело его лоснилось от пота и масла, движения были полны внутреннего достоинства. В одной руке он держал небольшой щит, палку и нобкерри,[8] в другой – огромный черный зонтик, которым он защищался от солнца. Когда юноша заметил Фрэнта, на лице его отразилось удивление, но он приветствовал англичанина широким дружеским жестом. Фрэнт видал его и раньше и сердечно ответил на приветствие.

– Что ты здесь делаешь? – спросил юноша. – У тебя праздники?

– Да, – сказал Фрэнт. – У меня праздники.

– Почему ты не верхом?

– У меня нет лошади.

– Но белые не ходят пешком.

– Я люблю ходить пешком.

Туземец был удивлен.

– Это фотографический аппарат? – спросил он.

– Да.

– Ты не снимешь мепя?

– Хорошо. Иди стань вон там. Только закрой зонтик.

– Я должен закрыть зонтик?

Стоя под бобовым деревом, среди устилавших землю раскрытых стручков с маленькими черно-алыми бобами, Фрэнт сфотографировал туземца, а тот улыбался, и кожа его блестела на солнце.

– Ты знаешь меня? – спросил юноша.

– Да, – сказал Фрэнт.

– Ты знаешь Серафину?

Фрэнт вздрогнул.

– Да, – сказал он, не в силах скрыть удивление.

– Она моя сестра.

– Что? Ты – брат Серафины?

– Да.

– Подумать только!

– Ты нравишься Серафине, – сказал ее брат.

«Да брат ли он ей?» – мелькнула мысль. Туземцы употребляют эти понятия довольно свободно. А может быть, это соперник, старающийся отвадить его? Фрэнт отверг это предположение, юноша держался так дружелюбно. «Ты нравишься Серафине», – сказал он. Но на языке лембу одно и то же слово означает «нравиться» и «любить». Возможно, он хотел сказать: «Серафина тебя любит».

– Мне нравится Серафина, – проговорил Фрэнт.

– Это нехорошо, – сказал юноша. – Нехорошо, когда белому мужчине нравится черная девушка.

В его тоне не было ни осуждения, ни угрозы, никаких высоких моральных целей он не преследовал. Он улыбался, когда высказывал эту, по его мнению, общеизвестную истину.

– Почему? – спросил Фрэнт.

– Откуда мне знать? Но это так.