Сын леса

Второго января он явился в контору за новым договором: нижняя губа его была разбита, под глазом красовался синяк, другой глаз и вовсе заплыл. Алик толкнул было дверь управляющего, но там теперь была бухгалтерия. Индеец переехал в самую большую и светлую комнату. Против входа стояла полированная мебельная стенка с пустующими книжными стеллажами, на которых вкривь и вкось были пристроены несколько пропыленных томиков Ленина, уголовный и гражданский кодексы. В углу — старинный литой сейф, на нем, как положено — портрет вождя. За полированным столом сидел сам Индейкин, без бороды, в костюме и с синяком под глазом.

— С Новым годом, Алик! Что тебе подарить? — управляющий схватил со стола пачку «Беломора» — Возьми хоть это, — швырнул чикиндисту. — Вижу, погулял на славу!

Алик сел, устало вздохнул:

— Все, что хотел, получил: пил, дрался, был в вытрезвителе… И все удовольствия в три дня и за шестьсот рублей.

— Да? — откинулся на спинку кресла Индеец. — У тебя талант… Ну, поделись, куда деньги деваешь?! Да за шестьсот рублей в лучшем ресторане, с юными шлюшками, через гостиницу… Еще бы шампанским наутро опохмелили и на такси в контору привезли…

— Чем делиться? — хмуро пробубнил Алик, трогая пальцем коросту на губе. — Стою на остановке, при деньгах, трезвый. Встречаю корешка — в детдоме в одной комнате жили. Взяли по одной, сели у него дома. Друзья пришли. Я дал денег на ящик — не бегать же сто раз в магазин. С одним из той компании мой знакомый сидел в Семипалатинске: такой из себя крутой, но я-то знаю, кем он был в зоне. Ну и сказал, что о нем думаю. Потом мы с ним дрались, после они меня почему-то все пинали, очухался — в вытрезвителе. Говорят, на улице подобрали… Ты-то как фонарь заработал?

— Пускай не лезут! Налаживал деловые связи… Поскользнулся, упал… В райком звоню, говорю, не могу больше на такой работе: что ни достань, везде пить надо. Сопьюсь! А мне говорят: вылечим, а потом выгоним, — Индеец вскочил, раскланялся: — Здрасьте, Марья Ивановна. С праздничком, здоровьица вам в Новом году!

В дверях стояла пожилая уборщица с ведром и шваброй.

— Бок болит, — пожаловалась с серьезным видом.

— Так отлежались бы, тут я и сам могу подмести…

В кабинет влетела полная женщина в очках и собольей шапке.

— Александр Васильевич… Безобразие! С утра в слесарке пьют, — боком меж стульев стала пробираться к телефону. — Я им так и сказала, сейчас вызову милицию.

Глаза управляющего строго блеснули.

— Кто? — спросил он.

Женщина-бухгалтер назвала фамилии старых чикиндистов.

— Сходите в столовую, купите закуски и отнесите им… Надо помнить, за чей счет мы с вами получаем зарплату.

Бухгалтер выскочила из кабинета, а управляющий, с чувством исполненного долга, опустил голову и стал заполнять договор, бормоча под нос данные из паспорта Алика.

— Выгонят тебя! — серьезно сказал Алик. — Хорошо еще если не посадят.

Гляжу, вокруг уже одна торговая чернота вьется, из шашлычников ты их набирал, что ли?

Управляющий поднял бритое лицо с лиловым синяком. В темных глазах мелькнул фанатический блеск:

— Зато к любому чикиндисту приду, скажу — обнищал, дай на твоем участке машину эфедры нарежу — не откажет. Никому из своих плохого не сделал.

— Да уж, — придерживая пальцем разбитую губу, криво улыбнулся Алик. — С твоего кресла на волю еще не уходили.

— Буду первым! — отрезал Индеец и протянул договор, закрепляющий за Аликом участок на следующий год.

6

От последнего в долине реки казахского села почти до лесного кордона Алик доехал на попутной машине — везло ему в новом году. До избушки оставалось часа три ходьбы. К тому же колею машины, вывезшей эфедру, еще не замело, идти по ней было легче, чем по сугробам.

Засветло он добрался до моста и, наверно, в этот день не полез бы под него за оставленным хлебом, но увидел на снегу странные следы: ни куница, ни белка…

Следы эти уходили под мост. Алик сбросил рюкзак и заглянул туда.

— Мяу! — раздалось из полумрака.

— Кис-кис! Ты, что ли?

Кошка вылезла откуда-то из-за венцовых бревен на свет, отчаянно заголосила, с обидой и укором. Алик протянул руку, подманил ее:

— Иди сюда, иди! Ну, не ори, бичовка… Всего-то полмесяца посидела одна.

Он сунул кошку за пазуху, удивляясь, что она ушла от дома так далеко. Хотел прихватить с собой пару булок хлеба, но мешок был пуст, а в нем продрано отверстие диаметром как раз по кошке.

— Ничего себе! — Алик удивленно вытряхнул на снег последние крошки, заглянул в круглые кошачьи глаза, ощупал живот. — Пятнадцать булок захавала.

Да куда в тебя влезло?

Он спустился к воде и тут нашел множество следов, незаметных сверху. Кто только не подкармливался из мешка: и мыши, и сороки. Приходили горностаи.

В избушке было холодней, чем под открытым небом. И все же Алик не стал сразу разжигать промерзшую сырую печь: сел на нары, закурил — наконец-то он был дома.