Сын леса

Ласковой тихой ночью, лежа в чистой каморке в обнимку с красивой женщиной, которая была в хорошем расположении духа, он решил отложить разговор об их будущем и стал звать Анну к себе, вниз, а потом в город, налегая на то, что у них будет много денег, можно даже куда-нибудь съездить. Он был уверен, что она согласится и вдруг почувствовал странное, непонятное ему упрямство. Анна не хотела уходить из колонии и даже не могла объяснить почему. «Боится остаться без „ширева“», — обиженно решил Алик и вдруг подумал, что если их поймают в городе или на пути к нему с дурью, впрочем, как и в его избушке — она пойдет по облегченной первой части статьи уголовного кодекса, а вот он по второй: за распространение. «Ну и любовь, — вздохнул. — С какой стороны ни глянь — не семерик так чирик корячится».

Алик проснулся с твердым намерением уйти к себе и как можно скорей: сдать траву, а уж потом, если удастся, вернуться сюда при деньгах. Сев был не закончен.

Утром колонисты опять собирались к озеру. Ни загорать среди грядок с голым задом, ни бездельничать возле Башни ему не хотелось.

— Мне надо возвращаться! — заявил он за завтраком. — Пора траву сдавать.

Анну это сообщение не расстроило и, кажется, не очень-то заинтересовало.

Впрочем, и других тоже. «Ясное дело, нахлебнику рады, пока он нужен», — без обиды подумал Алик.

— Иваныч тебе настроение испортил? — спросил Сергей. — Так его уже нет: рано собрался и ушел. Теперь будет где-нибудь шляться несколько дней, отходить от запоя. Живи…

— Я сегодня в доме останусь, — заявил Алексей. — Вы теперь и без меня управитесь. К тому же Алику надо помочь спуститься вниз.

— Я сам, — отмахнулся Алик, тайком наблюдая за лицом механика. — Спущусь через каньон или через перемычку.

Если стрелок сидел за столом, он не мог не отреагировать, и Алик намеренно подливал масла в огонь.

Колонисты ушли. Анна попрощалась ни тепло, ни холодно: чмокнула в щеку, сказала — приходи, буду ждать. В доме остались Алексей и Татьяна — была ее очередь готовить ужин.

— Зачем тебе лишняя морока, давай спущу на лебедке? — снова предложил колонист.

— Надо посмотреть, может быть, уже рыбка появилась в речке. Прошлый год я там хорошо порыбачил. Хочешь, пойдем вместе? Если повезет — ухой всех накормишь.

Алексею, конечно же, было не до рыбалки. Прощаясь, Алик подумал: «Дай бог, если стрелять будет он. У Черноглазого с похмела руки наверное трясутся».

— Веревку даешь?

— Бери, — хмуро разрешил Алексей. — Там и оставишь, я к вечеру схожу, заберу.

Чикиндист направился к каньону с альпинистской веревкой через плечо.

Татьяна сунула ему в карман сверток с обедом.

— На Купалу приходи, — сказала.

— Всем праздникам праздник, — повеселел, поддержав ее, Алексей. — Голыми при луне скакать будем. Какую бабу схватишь — та твоя. — Он опять смеялся и шутил.

«Артист, — глядя на него, думал Алик. — Ну хоть бы одна жилка на лице дрогнула, хоть бы в глазах что-нибудь мелькнуло!» Стараясь тоже не подавать вида, он протянул руку, задержал в ней мозолистую ладонь Алексея — не дрогнула и она. «Железный парень!» — с восхищением подумал Алик.

Он шел, внимательно глядя под ноги. Время от времени оглядывался на жандарм. Вышел на след Черноглазого, поводил носом по сторонам и уверенней зашагал дальше.

Стрелок не ждал, когда Алик снимет рюкзак и распустит веревку. Да и не нужно было этого делать — на штыре висела другая веревка. До обрыва оставалось метров пятнадцать. Взбив фонтанчики пыли, возле штыря пропели три пули.

«Аккуратно стреляют, даже любя», — ухмыльнулся Алик и повернул обратно.

Нужно было как можно быстрей добраться до Башни, опередив стрелка. Алик проскочил сквозь трещину скального входа, приоткрыл дверь и увидел на кухне Татьяну. Возле колеса электростанции лежал, загорая, Алексей. Алик не стал прощаться еще раз и зашагал к перемычке, внимательно разглядывая следы на сухой почве. Можно было у всех на виду забраться на жандарм, но это уже был бы откровенный вызов, откровенное вмешательство в чужие дела, за которое в горах и порядочные люди, бывает, убивают. А он все-таки был лесным человеком и с пониманием. Следы ничего не подсказали чикиндисту. Он вышел на хребет, сел, вынул бинокль.

В начале июня Алик сдал траву и до конца месяца проболтался в городе. Деньги растратил, но не все и даже слегка приоделся: купил десять пар носков, резиновые сапоги. Еще до загула купил огромную, самую дорогую, коробку конфет и не открывал ее пока не уехал на попутной машине в горы. Но по дороге нечем было закусить и он вытащил пару блестящих конфет.

Местный водитель, на хорошем русском языке азартно рассказывал как привозил к леснику троих городских: