Сын Люцифера. Книга 1. Начало

Ладно. Надо пока быстренько умыться и поесть хоть чего-нибудь. А то я не помню уже, когда и ел. Все работа да работа. Н-да-с… Вчера-то хоть ел? Вроде, ел… А может, и не ел. Может, это и не вчера было… А-а,.. ладно! Сейчас поем. А то от пива еще развезет, чего доброго. На пустой-то желудок.

Алексей в веселом волнении откинул одеяло, вскочил с кровати и бодро побежал в ванную. Умылся, побрился («Черт! Чего это я зарос? Когда я последний раз брился-то? Недавно же, вроде?»), тщательно почистил зубы и, все еще позевывая со сна и потягиваясь, направился на кухню.

Так, что у нас тут есть?.. Ничего у нас тут нет! Шаром, блин, покати. А в морозильнике?.. И в морозильнике то же самое. «А там зима, холодная зима…» Понятно. Чего же все-таки поесть-то? А может, ну его на фиг? Да нет, поесть надо. На-до! Надо-то надо, а чего?

Кашу, что ли, с горя сварить? Крупа, вот, есть… Да какую там еще в пизду кашу! Так, перехватить что-нибудь на скорую руку!.. Так… Так… Черт! Ничего нет! Ни-чего. Пусто. Ноль. Зеро.

Ну, и ладно. На нет и суда нет. Плевать! У Васьки поем. Да нет!.. Поесть бы все-таки надо. Хоть, блядь, что-нибудь. Ну, хоть чего-нибудь-то есть!? В этой блядской квартире! Не может же здесь вообще ничего не быть!!?

А-а!.. Хлеб же есть! Я и забыл. Ну, и хорошо. Вот и чудненько! Засохший, правда, но не важно.

Алексей схватил первую попавшуюся кастрюлю, налил туда из-под крана холодной воды и бросил найденные им на кухне случайно завалявшиеся, засохшие куски черного хлеба. Потом выловил их ложкой, накрошил в тарелку и стал быстро, давясь, есть получившуюся тюрю, совершенно не чувствуя вкуса.

Поев, он наскоро вытер какой-то тряпкой рот и, торопясь, чуть ли не бегом устремился назад в спальню, одеваться.

Ему не терпелось отправиться поскорее к Ваське.

8.

Васька открыл сразу. Обычно веселый и жизнерадостный, сейчас он выглядел каким-то, словно пришибленным. Подавленным каким-то, озабоченным. Неважно, в общем, выглядел. Таким его Алексей вообще никогда не видел. Ему даже стало его немного жаль, а в душе шевельнулось нечто, вроде запоздалого раскаяния.

(Н-н-да… Все-таки друг детства, как-никак. Единственный остался… Во как жизнь-поганка поворачивается, тудыть ее в качель! А все бабы проклятые виноваты! Проклятущие. От них все зло, — по-тартюфовски лицемерно и ханжески думал он; кривляясь, ломаясь и паясничая перед самим собой; идя в комнату вслед за Васькой и жадно ища глазами Нину. — Дала бы мне сразу, ничего бы этого, может, и не было. Поебывал бы ее сейчас потихонечку, как все нормальные люди — вот и все дела.

А то, на-тко! Поди-тко! «Не дам!» «Да ты на себя посмотри, урод!» Ах-ох!

Естественно, я обиделся! А кто бы на моем месте не обиделся? Кто? Кто бы стерпел? Я же тоже живой человек. Каково мне было про себя такие вещи выслушивать? Ну и…

А уж там пошло-поехало! Во вкус, блин, вошел! Даже нравиться стало. Что сама не дает. Жаль только, что ненадолго ее хватило. С этим ее недаванием. Зато теперь вот всем подряд дает, сучка, — цинично усмехнулся он, усаживаясь в предложенное Васькой кресло. — Во все дырки. Такая давалка стала, что мама не горюй! Обслуживает, блядь, как в лучших домах Лондона. По первому требованию и по высшему разряду. Хоть сзади, хоть спереди.

Где она, кстати? Чтой-то не видать?.. Отдыхать, что ль, мадам изволят? Сил набираться? Для грядущих подвигов? Тоже правильно. Силы нам понадобятся. Ох, как понадобятся! Вот чует мое сердце! А оно у меня вещун.

Так где же мы? А? Хоть бы одним глазком на нее взглянуть. А то в чем ее потом хором трахать-то? Опять неглиже? Надоело, блядь, уже. Ба!.. Да я поэт! Пушкин, бля, в натуре! — настроение Алексея еще более улучшилось.)

— А где Нина-то? — невинно поинтересовался он. — Спит, что ли? Ты говорил, что у нее со сном что-то?

— Да нет, сейчас как раз не спит. Выйдет попозже, наверное, — отозвался Васька.

— Так что с ней случилось-то?

— Да даже не знаю, что сказать, — Васька смущенно потеребил обивку кресла. — Ей, говорит, снится все время какой-то жуткий кошмар. Совершенно, говорит, реальный. Как в жизни! Как словно это даже и не сон. И в этом кошмаре ее постоянно кто-то мучает. Какой-то гад! Избивает, пытает… Представляешь? В общем, страсти какие-то. Как в фильме ужасов.

— Ничего себе! — воскликнул Алексей, всем своим видом показывая, как он удивлен и взволнован только что услышанным, и в то же время исподтишка изучающе поглядывал на Ваську. (Так что он все-таки знает?! Похоже, что ничего? «Какой-то гад»?) — Что значит: как в жизни? Настолько реальный? Этот ее сон. Как это может быть?

— А я откуда знаю? Она говорит, что настолько. Как настоящий. Все якобы как в реальной жизни. Такое ощущение, что это и не сон вовсе.

— А что?

— А я откуда знаю? Я же все с ее слов говорю. Откуда я знаю, что это!

— И что, ее там избивают? Кто? (Алексей затаил дыхание.)