Сын менестреля

Вскоре они уже ехали по усыпанной гравием улице между тихих старинных домов. Дома были высокие, холодные, с закрытыми дверями и ставнями. Народа на улицах было мало. Даже на базарной площади, где под высокими платанами шла торговля, людей оказалось совсем немного, да и те были серьезными горожанами, которые с осуждением смотрели на яркую повозку. Линайна проехала мимо прилавков, не глядя по сторонам, и остановила Олоба у округлой арки ворот в толстой желтой стене. Двое мужчин, охранявших ворота, вышли из-за них и с явным изумлением воззрились на повозку.

— У тебя здесь дело? — спросил один из них у Линайны.

— Конечно, высокомерно ответила она. — Иди и передай Ганнеру Сажерсону, что приехала Линайна Торнсдотер.

Услышав такое, стражники оглядели ее с еще большим изумлением, однако один из них скрылся за толстой желтой стеной. Второй остался, хмурясь и исподлобья посматривая на повозку и детей, так что Морил совсем смутился и не знал, куда деть глаза.

— А спорим, что нам принесут ответ: «Спасибо, не сегодня»? — прошептала Брид.

— Помолчи, Брид! — велела мать. — Веди себя как полагается, будь добра.

Брид проиграла бы спор. Стражник, ушедший с сообщением, вернулся бегом. Было слышно, что за воротами бегут еще несколько человек. Обе створки широко распахнулись.

— Заезжайте, пожалуйста, сказал прибежавший стражник.

Линайна милостиво улыбнулась и тряхнула вожжами. Олоб побрел вперед, неодобрительно прядая ушами и качая головой. Они оказались в узком длинном дворе — и к ним с интересом повернулись собравшиеся там люди. Ганнер стоял в самом центре и радостно улыбался.

— Добро пожаловать домой, Линайна! — сказал он. — Я не надеялся, что так скоро тебя увижу. Что случилось?

— Сегодня утром какие-то люди убили Кленнена, — ответила Линайна. — Мне показалось, что они чьи-то дружинники.

— Да что ты говоришь! — воскликнул Ганнер. — Что же это творится на моей земле?

— Да, — подтвердила Линайна. — У Срединного озера.

— Позже пошлю туда людей, чтобы они все проверили, — решил Ганнер. — Ну, спускайся и заходи в дом. Это — твои дети?

— Трое моих сыновей и дочь.

— Как их много! — проговорил Ганнер с несколько испуганным видом, но отважно им улыбнулся. Я позабочусь о вас, сделаю все, что в моих силах, пообещал он.

Морил не смог почувствовать к Ганнеру неприязни, хотя и собирался его невзлюбить. Было совершенно ясно, что намерения у него самые добрые. И Морил решил, что если человеку, привыкшему к Кленнену, Ганнер кажется совершенно неинтересным типом, то винить в этом Ганнера было бы несправедливо.

— Он не слишком похож на гуся, — с некоторым разочарованием прошептала Брид.

Киалан невольно закусил губу. Морил смотрел, как Ганнер галантно помогает Линайне слезть с повозки и при этом с обожанием ей улыбается.

— О боже, боже! — воскликнул Ганнер, когда они все спустились на землю. — Туфли! Сапоги! Неужели вы могли купить всего одну пару сапог?

Линайна посмотрела на ряд босых ног, прерванный парой истоптанных сапог Киалана.

— Мы обычно ими не пользуемся, — объяснила она. — Но у Коллена ноги нежные.

— Я позабочусь, чтобы вы немедленно получили башмаки! — озабоченно воскликнул Ганнер.

— Знаешь, по-моему, он все-таки гусак, — с немалым удовлетворением прошептала Брид.

5

К концу дня Морилу уже не верилось, что они оставили Кленнена в могиле у озера только утром. Ему казалось, что это произошло век назад. С тех пор все так изменилось! После сытного завтрака к ним явились портной, сапожник и старая нянюшка Ганнера, затем был удивительно вкусный обед — и Морил перестал сам себя узнавать. Он посмотрел в зеркало (что ему редко удавалось сделать, так что смотрел он долго и внимательно) и увидел там гладко причесанного рыжеволосого мальчика в костюме из добротной синей материи и мягких сапожках цвета ржавого железа. Сказать по правде, сапожки ему удивительно понравились. Но в целом отражение в зеркале совершенно не соответствовало представлению Морила о себе. Дагнер и Киалан превратились в молодых щеголей, одетых в изящные костюмы, а Брид — в юную барышню в ярко-вишневом платье. Все четверо держались очень серьезно и вежливо — и не потому, что этого потребовал Ганнер, он вообще ничего не требовал. Просто Маркинд оказался таким местом, где держаться иначе было невозможно.

Самая большая перемена произошла с Линайной. Она тоже была великолепно одета и уложила волосы так, как это делают знатные дамы. Щеки у нее стали румянее обычного, и она смеялась, болтала и суетилась вместе с Ганнером, спеша сделать сотню дел. Морил редко видел, чтобы мать смеялась, и никогда не видел ее такой разговорчивой. Казалось, она стала другим человеком. Это его тревожило. Это встревожило его гораздо сильнее, чем известие о том, что она в тот же вечер намерена выйти замуж за Ганнера.