Сын охотника на медведей. Тропа войны. Зверобой

– Ваша правда, мастер. Раньше было совсем по-другому. Как говорится, один на один, то есть охотник бросал дичи честный вызов и боролся за свое пропитание с риском для жизни. А теперь охота – это трусливое убийство из засады и охотники старой школы на грани вымирания. Такие люди, как вы, сейчас уже редкость. Конечно, я не думаю, что у вас так уж много денег, но, должен признаться, ваши имена говорят сами за себя!

– Вы знаете наши имена?

– Конечно.

– Откуда?

– Вокаде назвал их, когда я и Мартин лежали в кустах. Мы всё слышали. На самом деле, вы не очень похожи на вестмена. Ваша талия больше подходит немецкому пекарю или капитану бюргерской гвардии, но…

– Что? – с интересом перебил его Толстяк. – Вы говорите о Германии. Вам она знакома?

– Еще как! Я же немец с головы до ног!

– И я душой и телом!

– Это правда? – спросил Фрэнк и даже приостановил коня. – Фактически я и сам вижу, что правда. Янки с вашими формами просто не может существовать в природе. Я искренне рад, что встретил земляка. Ну-ка, дайте мне вашу руку! Добро пожаловать!

Они до боли пожали друг другу руки. Но тут Толстяк спохватился:

– Только пришпорьте вашу лошадь. Мы не должны здесь задерживаться. Сколько времени вы уже здесь, в Штатах?

– Уже лет двадцать.

– Вы, должно быть, уже и немецкий позабыли?

До сих пор оба говорили по-английски. Услышав вопрос, Фрэнк гордо выпрямился в седле и ответил обиженным тоном:

– Я? Забыл мой родной язык? Тут вы как раз ошиблись! Родился немцем – немцем и умру, ведь в моей крови есть и кровь моего императора. Вы себе хоть примерно представляете, где стояла моя колыбель?

– Нет, конечно. Меня же там не было.

– Ну конечно! Вы должны догадаться по моему произношению, что я выходец из провинции, где говорят на чистейшем немецком.

– Вот как?! И откуда же?

– Конечно из Саксонии! Ясно вам?! Я уже разговаривал с другими немцами, и никого не понимал так хорошо, как понимал немцев, которые родились в Саксонии. Саксония – сердце Германии. Дрезден и Лейпциг – классические города, Саксонская Швейцария также классика, а Зонненштейн… Самый прекрасный и чистейший немецкий можно услышать только между Пирной и Мейсеном. Именно там я и появился на свет. А позже в этом месте началась и моя карьера. Потому что я был помощником лесничего в Морицбурге – весьма известном королевском охотничьем замке с не менее знаменитыми картинами и большими карпами. Я, чтоб вы знали, был официально назначен помощником лесничего с месячным жалованьем в двадцать талеров. Мой лучший друг был местным учителем, с которым я каждый вечер играл в «шестьдесят шесть»[9], а потом говорил об искусстве и науке. Благодаря ему я овладел совершенно особыми знаниями, а также в первый раз узнал, где находится Америка. В немецком языке мы также хорошо поупражнялись, а потому я точно знаю, что именно в Саксонии без хлопот говорят самым прекрасным синтаксисом. Или вы сомневаетесь в этом? Ого, как скептически вы на меня смотрите!

– Я не спорю, хотя прежде и сам учился в гимназии.

– Как? Это правда? Вы учились в гимназии?

– Да, я тоже деклинировал.

Маленький человек осмотрел его с ног до головы и спросил:

– Деклинировал? Может быть, вы оговорились?

– Нет.

– Ну, тогда эта ваша гимназия не очень-то хороша. Не деклинировал, а декламировал, и не «mensa», a «pensa». Вы декламировали вашу «пензу»[10]: быть может, «Проклятие певца» Хуфеланда или «Вольного стрелка» госпожи Марии Лейневебер[11]. Только без обид. Каждый знает столько, сколько он может, и не больше; и когда я вижу перед собой немца, то очень ему рад, даже если он не очень умный человек или даже не саксонец. Ну так как? Можем мы быть друзьями?

– Само собой, разумеется! – улыбнулся Толстяк. – Я слышал, что саксонцы добродушные ребята.

– Мы и в самом деле такие! Тут уж ничего не попишешь. Врожденная интеллигентность.

– Но почему вы покинули свой прекрасный дом?

– Именно ради науки и искусства.

– То есть как?