Сын охотника на медведей. Тропа войны. Зверобой

– Ты описываешь недурно, делавар, очень недурно. Старик Хаттер разбит непогодой и грозой, но пни его еще тверды и годятся для крепких балок. Что касается Генри Марча, то его справедливо можно назвать красой и гордостью человеческого леса. Связаны они или нет? Пытали их или нет еще? Эти вопросы я предлагаю тебе вместо молодых девушек, которым интересна всякая подробность на этот счет.

– Нет, Зверобой. Добыча мингов не в клетке. Их слишком много. Одни ходят, другие спят, третьи на карауле. Сегодня бледнолицые у них как братья, завтра сдерут с них скальпы.

– Что делать! Таков у них обычай. Я это знал. Джудит, Хетти, вот приятные для вас новости: делавар говорит, что индейцы обходятся с нашими пленниками по-братски и не делают им никаких неприятностей. Разумеется, свобода у них отнята, а, впрочем, в остальном они могут делать почти все, что им угодно.

– Очень благодарна за эту новость, Зверобой, – отвечала Джудит. – Теперь, когда друг ваш с нами, я ничуть не сомневаюсь в том, что мы отыщем возможность выкупить моего отца и Генри Марча. У меня есть дорогие наряды, довольно соблазнительные для диких женщин, а в случае нужды мы откроем заветный сундук и, вероятно, найдем в нем много сокровищ, на которые разгорятся глаза у этих ирокезов.

– Джудит, – сказал молодой охотник, всматриваясь в ее лицо с улыбкой и вместе с тем с живейшем любопытством, которое не ускользнуло от проницательных глаз девушки, – достанет ли у вас мужества отказаться от нарядов в пользу пленников, хотя один из них ваш отец, а другой, если не ошибаюсь, ваш жених?

– Зверобой, – отвечала девушка после минутного колебания, – я буду с вами совершенно откровенна. Признаюсь, было время, когда наряды были мне дороже всего на свете. Но с некоторых пор я чувствую в себе перемену. Хотя Гарри Непоседа ничто для меня, я бы все отдала, чтобы его освободить. И, если я готова это сделать для хвастуна, забияки, болтуна Непоседы, в котором, кроме красивой внешности, ничего нет хорошего, можете представить себе, на что я готова ради моего отца.

– Вот это хорошо, очень хорошо. Такой образ мыслей достоин женщины. Мне удавалось встречать такие чувства между делаварками, дикие женщины нередко жертвуют своим тщеславием в пользу сердечных привязанностей. Чувства, стало быть, одинаковы для всех рас, несмотря на различие цвета их кожи.

– Освободят ли дикие моего отца, если Джудит и я отдадим все, что у нас есть? – спросила Хетти простодушным тоном.

– Очень вероятно, моя милая, – сказал Зверобой с выражением искреннего участия, – их женщины, без сомнения, будут на вашей стороне. Но скажи мне, Великий Змей, много ли скво в лагере этих головорезов?

– Шесть, – отвечал Чингачгук, поднимая все пальцы левой руки и приставляя правую руку к сердцу. – И еще одна. – Тут он выразительно прижал руку к сердцу, намекая этим поэтическим и вместе с тем естественным жестом на свою возлюбленную.

– Видел ли ты ее, любезный друг? Заметил ли ты ее прелестное лицо? Подходил ли ты близко к ее уху, чтобы пропеть ее любимую песню?

– Нет, Зверобой. Густые деревья закрывали ее своими листьями, как облака скрывают солнце на лазурном небе. Но (тут молодой воин повернулся к другу и улыбка внезапно озарила его свирепое, раскрашенное, да и от природы сумрачное, смуглое лицо ясным светом теплого человеческого чувства) Чингачгук слышал смех Уа-та-Уа, он узнал его среди смеха ирокезских женщин. Он прозвучал в его ушах как щебетание малиновки.

– Вот, Джудит, верьте уху делавара, и особенно чуткому уху влюбленного, способного различить любимые звуки между тысячами голосов. Сам я не испытал этого, но если молодые люди – я разумею и мужчин, и женщин – любят друг друга, то им особенно нравится смех или просто голос любимой особы.

– Неужели вам, Зверобой, никогда не случалось испытать, как приятен смех любимой девушки? – живо спросила Джудит.

– Никогда, Джудит! Да ведь я никогда не жил среди людей моего цвета кожи так долго, чтобы испытывать подобные чувства. Вероятно, они естественны и законны, но для меня нет музыки слаще пения ветра в лесных вершинах или журчания искрящегося, холодного, прозрачного ручья. Пожалуй, – продолжал он с задумчивым видом, опустив голову, – мне приятно еще слушать заливистый лай хорошей гончей, когда нападешь на след жирного оленя. А вот голос собаки, не имеющей нюха, меня нисколько не тревожит. Ведь такая тявкает без толку, ей все равно, бежит ли впереди олень или вовсе нет.

Джудит встала и, о чем-то размышляя, медленно отошла в сторону. Легкий дрожащий вздох вырвался из ее груди, но это не было ее обычное, тонко рассчитанное кокетство.

Хетти, как всегда, слушала с простодушным вниманием, хотя ей казалось странным, что молодой человек предпочитает мелодию лесов песням девушек или их невинному смеху. Привыкнув, однако, во всем подражать примеру сестры, она вскоре последовала за Джудит в каюту, там села и начала упорно обдумывать какую-то затаенную мысль.

Оставшись одни, Зверобой и Чингачгук продолжали беседу.

– Давно ли бледнолицый охотник на этом озере? – спросил Чингачгук.