Сын охотника на медведей

– Да помолчите вы! – пробормотал Фрэнк. – Если вы считаете, что я так же глуп, как и вы, то мне вас искренне жаль. Почтеннейшие люди нашего сорта всегда знают, где нужно быть осторожным. Уж я-то не провалюсь в этот злосчастный прудишко, даже если эта проклятая шляпа снова отправится в дальнее плавание. Надо вытянуться еще чуть-чуть и… Бог мой! Меня, похоже, тоже затягивает в эту лужу! Нет, никогда…

Снова фонтаны брызг вспенили воду – саксонец плашмя упал в пруд. Со стороны все это выглядело настолько забавно, что белые едва не закатились от хохота; индейцы же оставались внешне невозмутимы, хотя внутри наверняка разрывались от желания расхохотаться во все горло.

– Ну, так кто это «не так глуп»? – подал голос Толстяк, стирая с лица слезы смеха.

Но стоявшему в мелкой воде и имевшему жалкий вид Фрэнку сейчас было не до смеха.

– Что тут смешного?! – воскликнул он, насупив брови. – Я стал жертвой собственной любезности и самаритянской любви к ближнему, а в благодарность за свое милосердие выслушиваю лишь смешки. Я это хорошо запомню на будущее! Понятно вам?

– Разве я смеюсь? Я плачу! Или вы не видите? Если даже такой почтеннейший человек, как вы, теряет равновесие, то…

– Помолчите! Дурачить себя не позволю! Пожалуй, такое могло бы случиться, но вот то, что я даже фрака не успел снять, очень меня расстроило. Смотрите, вон там наши головные уборы! Они покачиваются рядышком… Ну, прямо как братья, как Кастор и Филакс, из мифологии и астрономии. Прямо…

– Может быть, Кастор и Поллукс95, – рискнул поправить его Джемми.

– Что за звон – не знаю, где он! Поллукс! Как и подобает лесничему, я достаточно имел дел с охотничьими собаками, поэтому совершенно точно знаю, как правильно называть: «Поллукс» или «Филакс». Прошу не исправлять меня подобным образом. Такие поправки плохо перевариваются моим желудком. Тем не менее, я постараюсь выудить этих милых «братьев». Хотя, вообще, вашу шляпу следовало бы оставить там, ибо из-за нее я весь до нитки промок.

С этими словами он подцепил обе шляпы и вытащил их на берег.

– Вот так, – произнес он. – Теперь они спасены, но я без всяких претензий на медаль. А сейчас давайте выжмем вашу шубу, а затем и мой фрак. Пусть они заплачут горькими слезами. Эй, смотрите, с них уже накрапывает.

Потерпевшие так увлеклись своим промокшим насквозь платьем, что, к великому их сожалению, не смогли принять участие в уже начавшейся рыбной ловле.

Несколько шошонов спустились к ручью у нижней части пруда, перегородили поток и медленно стали продвигаться вперед, гоня перед собой рыбу к верховьям ручья. По берегу рассыпались остальные краснокожие, улеглись на землю так, что могли черпать воду обеими руками. Загнанной между двумя решетками форели некуда было деться, и лежавшие у воды индейцы просто-напросто вычерпывали беснующуюся рыбу и бросали ее через голову назад, на берег. Всего несколько минут понадобилось индейцам на эту рыбалку, но улов оказался очень богатым.

Тотчас были вырыты плоские ямы, а дно их выложено мелкими камушками. Выпотрошенную рыбу сложили на эти камни, а потом накрыли другим слоем камушков, сверху же разожгли огонь. Когда потом золу удалили, зажатая между камнями форель оказалась тушенной в собственном соку, да такой мягкой и нежной, что при прикосновении к мясу оно само слезало с костей. Блюдо получилось, конечно, замечательное, но не ресторанное – для этого ему не хватало масла и… соли. Индеец почти не употребляет соли, потому и вестмен часто вынужден отказываться от нее.

Да и смысла нет запасаться заранее провиантом на многие месяцы скитаний, потому что даже то малое, что удается унести с собой, очень скоро уничтожается всепроникающей сыростью.

После ужина лошадей согнали вместе и возле них выставили часовых. Шошоны сочли все эти меры излишними, настолько защищенным казался им лагерь. Но Виннету и Олд Шеттерхэнд придерживались иного мнения: никогда и нигде нельзя забывать об осторожности, и для охраны лагеря в четырех направлениях в лесную чащу было послано по одному шошону, которых через несколько часов должны были сменить другие.

Вскоре запылало несколько костров. Белые собрались своим кружком. Длинный Дэви из уважения к своему другу выучился у него немецкому, да так, что если и не мог говорить, то понимал достаточно. Отец Мартина Баумана тоже был родом из Германии, поэтому молодой человек весьма свободно владел немецким. Ну а у Олд Шеттерхэнда, Толстяка Джемми и Хромого Фрэнка, если вы помните, немецкий был родным языком.