Сын Портоса

Десять минут спустя они выехали на берег Рейна. Побледневшая перед зарей луна делала ивы похожими на призраки. Когда они медленно приблизились к воде, женщина заговорила вновь:

— Как я могла попасть в ловушку к подобному негодяю? Мое увлечение им можно объяснить лишь тем кругом, в котором я воспитывалась. Сводни и колдуньи, мнимые священники и аптекари-убийцы, не исповедующие иной веры, кроме культа зла, не боящиеся ничего, кроме полиции, и не имеющие понятия о совести. Как бы то ни было, Уолтон приобрел власть надо мной с полного одобрения моей матери, ибо оставаясь честной, я служила ей живым укором. Лишь мой отец, который любил меня, как тигр любит молодого хозяина, пытался вырвать меня из когтей этого дьявола. «В один прекрасный день злодей отравит тебя», — предупреждал он меня. Уолтон бил, обманывал и обворовывал меня и все же я любила его…

— Это не тот дом, который вы имели в виду? — прервал ее Жоэль.

Слушая рассказ, юноша не забывал осматриваться вокруг и сейчас указывал рукой на стоящую на холме бревенчатую хижину с грубой изгородью. На покрытой рябью воде, среди тростников, покачивалась лодка, привязанная веревкой к столбику. Спрыгнув с лошади, шевалье постучал в дверь.

— Что вам надо? — послышался мужской голос.

— Приятель, нам нужна ваша помощь, — откликнулся бретонец.

— Мы хорошо заплатим вам за услуги, — добавила женщина, также спешившись.

Они услышали щелканье кремня и стали — рыбак зажигал свет. Дверь медленно отворилась и на пороге появился паромщик — толстый, загорелый старик, который держал в одной руке фонарь, дабы как следует разглядеть визитеров, а в другой — уключину, предназначенную, вероятно, для защиты.

— Добрый человек, — заговорил Жоэль, — мы хотим переправиться на другой берег.

— Это нелегко в утреннем тумане — течение здесь быстрое, а моя плоскодонка дает течь.

— Служба короля, — предупредил Жоэль, — а если мы утонем, деньги назад с вас не потребуют. Так что подчиняйтесь мне по-хорошему, или я прибегну к силе. Серебро или сталь — выбирайте сами. — И он похлопал по эфесу шпаги.

— Если так, — испуганно ответил старик, — то постараюсь при помощи пробки, гвоздей и куска просмоленной парусины починить посудину.

— Сколько времени займет эта работа?

— Думаю, не больше двадцати минут.

— Отлично, — сурово произнес молодой человек. — Если самое большее через полчаса мы не будем на середине реки, вы окажетесь на дне с камнем на шее.

Покуда паромщик чинил лодку, Жоэль и Тереза вошли в хижину.

— Как вы попали из Парижа в эту часть Эльзаса и Лотарингии? — спросил Жоэль у своей спутницы.

— Увы! — отозвалась дочь Ла Вуазен. — Очевидно, такова моя судьба. Божье милосердие истощилось, а земное правосудие обрушилось на нас. Однажды утром господин Ларейни арестовал нас всех, и Огненная палата занялась нашим делом. Мою несчастную мать приговорили к смерти и казнили вместе с более чем тридцатью ее сообщниками. Отец был приговорен к тюремному заключению, я прощена, благодаря молодости, а мой любовник — став осведомителем. Нас выслали, но, побывав в Англии, мы тайком вернулись в Париж, где я занялась ремеслом матери на улице Булуа под прозвищем Гадалки. Вскоре я вошла в моду, поскольку унаследовала ловкость матери, а Уолтон знал все секреты двора и столичных дам. Но я не переставала бояться полиции, и, преисполнившись отвращения к своему занятию, решила бежать. Я отправилась сюда, надеясь, что война послужит преградой правосудию и что мой любовник никогда меня не разыщет. Но в этом я ошиблась, так как Уолтон настиг меня в Брейзахе, и я снова оказалась прикованной к нему. Готовый пойти в услужение к врагам Франции, он решил продать какой-либо секрет герцогу Карлу, а если продавать окажется нечего, то предлагал отправиться в Вену, где, как ожидал Уолтон, я одурачу какую-нибудь придворную даму и выведаю у нее государственную тайну, а ее-то уже мы наверняка продадим за хорошую цену. Если эти планы не осуществятся, то мы могли бы вернуться в Париж и заняться прежним ремеслом. Но на сей раз пелена упала с моих глаз. Я поняла, что этот человек — враг моего народа, и стыд уничтожил всю безумную страсть, которую я к нему питала. Но я — всего лишь слабая, беспомощная женщина и поэтому, когда повстречала вас…

— К несчастью, я не могу взять вас с собой в лагерь, — прервал шевалье.

— Это не имеет значения — ведь я уже говорила насчет монастыря. У меня есть драгоценности, я могу предложить их за то, чтобы меня впустили в какую-нибудь святую обитель. Я жажду забвения и покоя в тени креста, перед которым на коленях буду молиться о прощении моих дурных поступков, молиться за мать, искупившую преступления на костре, и за отца, окончившего жизнь в темнице…

— Вы упомянули несколько имен, но я все еще не знаю, как звали ваших родителей.

— Мне нелегко произнести имена, услышав которые, парижане осеняют себя крестом, словно перед адским видением. Но если вы настаиваете…

— Не думайте, что к этому меня принуждает любопытство. Моя настойчивость имеет иную причину и цель. Мне поручена миссия, и вы можете оказаться той, к которой она относится.