Сын Ра, Любящий своего отца, Птолемей IV

Впрочем, покидали армию и обычные солдаты, ведь для них война окончательно утратила смысл, а заговорщики, убившие царя, не были для них авторитетом от слова совсем. Разумеется, и они тоже приступали к грабежу и мародёрству — надо же было как-то возместить себе потраченные на войну время и силы.

Конечно же, в сложившихся обстоятельствах я стал выглядеть как вполне себе достойная альтернатива — даже при всех своих пороках, своим подданным я хотя бы мог гарантировать стабильность, мир, порядок и процветание. Кроме того, на моей стороне явно были боги, ведь я не раз демонстрировал свою военную удачу.

Ну и, конечно же, была ещё одна очень важная вещь — в ближайшей округе я был единственным греческим порфироносцем, реально претендующим на власть над всем Востоком и объединение всего греческого мира.

Как вы понимаете, это тоже было очень важным моментом для греков, которых в данный момент угнетали «жалкие восточные варвары», мешавшие им богатеть и процветать.

Так что не особенно удивляйтесь тому, что один сирийский город за другим сдавался мне, не оказывая сопротивление. Ну, а также тому, что мне без труда удалось заполучить у многочисленных сирийских перебежчиков всю необходимую информацию о моём враге — заговорщиках.

Таким образом, мне удалось без труда разбить заговорщиков, а следом и наводнивших Сирию бандитов и разбойников, восстановив, тем самым, полный контроль над одним из богатейших регионов того времени — собственно, Сирией.

Впрочем, регулярное получение свежих разведывательных данных и помощь местных не слишком облегчили мои потери, а потому мне всё же пришлось ненадолго остановиться в новообретённой провинции моей теперь уже мощнейшей империи востока.

Ну, а пока происходило восстановление армии и её перегруппировка, я успел короноваться в Антиохии, переименованной теперь в Птолемаиду-на-Оронте, в качестве царя Сирии.

Так что, как не трудно догадаться, теперь я соединил в себе следующие титулы — царь Верхнего и Нижнего Египта, царь Сирии, царь Македонии и великий гегемон Эллинского союза.

Кроме того, я успел там же, в Птолемаиде-на-Оронте, жениться на супруге погибшего Антиоха, Лаодике III, благодаря чему приобрёл в лице Митридата II, понтийского царя, союзника.

Получив от него финансовую и военную помощь, я двинул, разумеется, на… Восток. Да, внезапно, я двинулся со своим войском в сторону Месопотамии и Вавилонии. Зачем? Ну, очевидно же — чтобы возвратить отпавшие земли в лоно «Империи».

Очевидно, Пергамское царство от меня никуда не денется — его терроризирует значительное войско моего наместника в Македонии, поддержанного моим зятем, Митридатом II.

Кроме того, приморские владения Пергама опустошал мой флот, приступивший с недавних пор к самой активной поддержке наступательных действий последнего. То есть, угрозы Пергам уже не представлял, окружённый многочисленными врагами.

В отличие от восточных провинций, где теперь появились многочисленные местные царьки. Пока что они, разумеется, ещё не укрепились на троне, однако не стоило думать, что это продлится бесконечно.

Соответственно, мне необходимо было скорейшим образом возвратить восточные владения Селевкидов, отпавшие после распада державы, чтобы в дальнейшем мне не пришлось иметь дело с многочисленными царьками, надёжно засевшими в своих провинциях.

Собственно, именно поэтому я и стартовал свой Великий восточный поход, который я начал с нападения на царя Софены и Коммагены, Ксеркса. Разбив последнего, я осадил и штурмом взял Арсамосату, столицу его владений.

Взяв царский дворец, я убил Ксеркса, а затем присоединил все его владения к своим, немногим позднее назначив сюда наместника. Разумеется, остальные местные царьки прекрасно поняли, что договариваться я не намерен, а потому принялись усердно сопротивляться моему натиску.

Впрочем, всё бестолку — одного за другим я разбивал в битве, а затем приступом или хитростью брал главные их города, чтобы разграбить их и затем присоединить к своим владениям.

Разумеется, попавшихся мне царьков я не щадил — я вообще сделал очень многое, чтобы серьёзным образом проредить численность и могущество местной знати, не выказывавшей мне должного почтения и лояльности.

Конечно же, последняя мне за это не была благодарна, однако я был достаточно великодушен, а потому щадил и щедро одаривал за счёт побеждённых всех, кто выказывал мне лояльность.

Собственно, благодаря этому обстоятельству я и сумел расколоть ряды местной аристократии, которая более была не способна оказать мне организованное сопротивление — им было теперь не до того, ведь ныне они радостно резали друг друга. Одни — за богатство тех, кто впал в немилость, а другие — за своё выживание.

В любом случае, всего через два месяца я оказался уже у самых ворот Вавилона, который мне, к счастью, осаждать не пришлось — одна из оппозиционных политических партий устроила против своего царя и поддерживавшей его аристократической партии заговор.

Убив царя и открыв мне ворота, они позволили мне войти в город, после чего я, разумеется, с радостью помог им расправиться с их политическими врагами.