Сын Ретта Батлера

— А ты не только должен их понимать, ты должен владеть самими законами.

Бьерн делал эскизы к будущему фильму, но все время жаловался, что не может как следует ощутить пейзажи Иудеи.

— Мы никогда не найдем во Франции ни Мертвое море, ни Голгофу, ни Генисаретское озеро. Я уж не говорю о горе Илион.

Они с Джоном объехали сначала все окрестности Парижа, потом почти всю Францию, но евангельских пейзажей так и не нашли.

— Значит, — сказал Джон, — мы будем снимать фильм на месте настоящих событий.

— Ты с ума сошел! Поехать всей группой на Ближний Восток?

— Да, Бьерн. Туда. Уверен, что нам не придется искать нужные пейзажи.

— Но даже наш огромный бюджет не выдержит этого!

— А об этом я буду думать в самую последнюю очередь.

— Но там сейчас нет никакой Иудеи. Там сейчас… я не знаю, что там сейчас!

— Так узнай!

Как ни странно, Тео идея понравилась. Он загорелся, узнал, что группе придется ехать в Османскую империю — необъятную мусульманскую страну с очень строгими правилами. Однако там есть и английское консульство.

Словом, идея стала обретать плоть и кровь. Теперь надо было искать актеров на главные роли.

Джон решил, что из всей евангельской истории будет снят только ее трагический финал.

Но как ни сокращали они с Бьерном количество персонажей, их набралось около тридцати.

— Джон, такого количества нам не набрать. Люди не захотят на целый месяц, а то и на два отрываться от своей работы.

— Мы с каждым будем говорить отдельно.

День Джона был расписан по минутам. С утра он сидел в библиотеке, обложившись книгами по истории Иудеи и Римской империи, потом работал с Бьерном над эскизами костюмов, декораций и реквизита, потом работал с Тома, потом ехал в театры и смотрел, смотрел, смотрел спектакли.

В Париже театров было огромное количество — серьезных, которые ставили только классику, музыкальных, в которых драматические актеры играли небольшие сценки, чаще всего смешные, и совсем крохотных театров, состоящих порой из двух-трех человек, которые выступали в кабачках, ресторанчиках и кондитерских.

Джон решил посмотреть всех. Это оказалась почти непосильная задача, потому что на нее пришлось бы потратить не меньше двух лет. Тогда Джон решил, что один спектакль в вечер — слишком расточительно. Поэтому начало он смотрел в одном театре, потом переезжал к другой и так далее. Таким образом он ухитрялся за вечер посмотреть пять-шесть театральных коллективов.

Но этим его знакомство с актерами не ограничивалось. По Парижу прошел слух о грандиозном проекте американца и церкви, и в квартиру Джона стали толпами приходить актеры, которые считали, что именно они достойны играть роль Иисуса Христа. Джон терпеливо объяснял каждому из них, что Христа в картине вообще не будет. Актеры не очень-то этому верили, решая, что главная роль уже занята. Тогда они говорили, что они прирожденные Пилаты, Петры, даже Иуды…

Со всеми Джону приходилось беседовать, а это отнимало уйму времени. Ведь актеры старались показать все, на что они способны. Они читали длинные поэмы, монологи, пели и даже танцевали. А один упорно пытался показывать фокусы.

У Джона от всех этих лиц голова шла кругом. Пришлось нанимать троих помощников, которые проводили предварительный отбор. Потом они признавались Джону, что запросто могли разбогатеть — чтобы попасть к режиссеру, им предлагали довольно внушительные взятки.

В этот же период у Джона произошла знаменательная встреча. Он побывал в гостях у Луи Жан Люмьера, человека, который изобрел кино.

Это был довольно молодой, подвижный и веселый француз с большими висячими усами и бурными жестами.

— Мы это сделали с Огюстом, а все почему-то говорят только обо мне! — смеялся он. — Это очень странно, ведь брат старше меня на два года. Он обижается. Говорит, что и в семье я был любимчиком.

Джон приехал к Люмьеру, чтобы посоветоваться с ним. Тома собирался приобретать новую киноаппаратуру.

— Что вы?! — засмеялся Луи Жан. — Я теперь и не узнаю своего изобретения! Там столько замечательных новинок, что я даже завидую, как это нам не пришло в голову!

— Да, теперь все кажется простым, — согласился Джон. — Но первыми навсегда останетесь вы.

— И мне даже страшно от этого становится, месье, — сказал Люмьер, понизив голос. — Я пока еще и сам не понял, что же за штуку мы изобрели. Вот месье Нобель тоже думал, что изобрел динамит для мирных строительных работ, а что вышло?

— К счастью, ваш аппарат ничего не может взорвать, никого не может убить, — сказал Джон.

— Боюсь, что может — и взорвать, и убить, — грустно сказал Люмьер. — Понимаете, в руках у людей оказалось средство точного документирования правды. Или способа фальсификации ее. Только если динамит уничтожает тело, кино может уничтожать душу. Боюсь, кое у кого такой соблазн может возникнуть.

— Наверное, — подумав, согласился Джон. — Все зависит от человека.

— И вы верите в его разум? — спросил Люмьер.

— Да, я верю.

— Вы утешили меня, месье. Дай Бог, чтобы вы были правы.