Сын розовой медведицы

Два мужественных и смелых человека шли, чтобы разгадать тайну гибели Федора Борисовича и Дины.

У них имелся верный компас - карта Скочинского.

Яков Ильич Сорокин был в самом расцвете сил. Ему недавно исполнилось сорок лет. И хотя прошло немало времени с тех пор, как Ильберс вылетел из-под его крыла, внешне почти не изменился. Только русые волосы чуть-чуть потемнели, а на макушке появилась легкая редина - след намечавшейся лысины; да, может быть, тоже чуть-чуть огрубело лицо из-за четких складок от крыльев носа к углам рта, постоянно приподнятого, отчего лицо казалось насмешливым и сурово-непроницаемым. Впрочем, он и по натуре своей был именно таким: любил напрямик сказать человеку все, что он о нем думает. Кому-то это нравилось, кому-то нет. Одно время дела Сорокина были очень плохи, но Ильберс вовремя успел заступиться. Яков Ильич еще с год работал директором школы, а потом возглавил в Кошпале охотсоюз. К охоте он и раньше питал пристрастие. Физически был здоров, крепок, завидно вынослив.

Что касается Ильберса, то он во многом усвоил прежние привычки своего учителя, по-прежнему готов был считаться во всем. Слово Сорокина так и осталось для него высшим авторитетом житейской мудрости.

В долину Черной Смерти они приехали 15 мая. Два дня жили у чабанов, пасущих отары в пяти километрах от Кокташа. Пили кумыс, ели баранину и вели с чабанами долгие разговоры о древней легенде, связанной с устрашающим именем духа гор - Жалмауызом. Казахи легенду помнили, посмеивались, но за все прошлые годы никто из них не слышал о реальном диком человеке. Много говорили и об убийстве Абубакиром Скочинского и Кара-Мергена. Особенно жалели чабаны последнего.

- Храбрый был человек, - говорили они. - Лучший охотник нашего края. Сильный был человек! С медведем сходился один на один, и не раз бывало, что разрывал ему пасть руками.

Чабаны были искренне в этом убеждены; сами того не понимая, создавали новую легенду о простом и далеко не сильном человеке, осторожно и спокойно вершившем свое охотничье дело.

Утром 18 мая, оставив у чабанов лошадей и нагрузив заплечные мешки двухнедельным запасом провизии, Сорокин и Ильберс начали подъем в горы. Одеты они были по-походному, оба в яловых сапогах, в легких, но теплых куртках, подбитых изнутри сурчиным мехом, оба в казахских шапках. При них не было ни палатки, ни спальных мешков. Эти атрибуты походной жизни им должны были заменить теплые одеяла из верблюжьей шерсти. У того и другого висела за плечами двустволка. Был у них и третий спутник - огромная, ростом с телка, охотничья собака по кличке Манул2.

Взял ее Сорокин щенком у аптекаря Медованова, а перед тем как отдать, тот протащил щенка сквозь колесную ступицу, дабы в будущем не взбесился. Имелась такая страсть у аптекаря к народным поверьям. Месячным Сорокин начал натаскивать Манула сперва по сусличным норам, потом по сурчиным, а там в ход пошли и барсучьи, и лисьи, и волчьи логова. Вырос Манул крупным, мохнатым, крутолобым, с могучими челюстями. В любом месте Сорокин чувствовал себя с ним в полнейшей безопасности.

- Не могу себе, Яков Ильич, представить, - говорил Ильберс, - что с ними могло случиться.

- В горах все случается, - отвечал Сорокин. - Могли попасть под обвал, сорваться. Могли и звери порвать. Нам важно отыскать место их бывшей стоянки.

- По карте отыскать нетрудно.

- Это еще увидим. За четырнадцать лет, надо полагать, многое изменилось. Они и сами теперь не сумели бы найти ее, эту стоянку. Горы, мальчик, горы... Посмотри, какие величественные отсюда!

Они остановились на вершине горы Кокташ. Крутым седлом, словно в застывшем разбеге волны, передавала она свою мощь дальше - следующему взъему. И так все выше и выше, до самых центральных пиков, строгих, холодных, отпугивающих мертвенно-сияющей белизной.

Ильберс расстегнул планшетку.

- Яков Ильич, давайте еще посмотрим. Вся панорама гор перед нами. Вот смотрите, слева остроконечный пик. И вот он на карте. Очертания очень похожи, не правда ли?

- Да, - согласился Сорокин. - Это он и есть. Они называли его Порфировым утесом.

- А вот Верблюжьи Горбы, потом Клык Барса. Теперь смотрите ниже. Альпийский луг. Опять идут скалы. Вот плешина сырта. И снова утесы. Вот здесь пометка: Кара-Мерген убил пестуна. Если рисунок пиктографически точен, то тогда это вон тот утес. Темный такой, видите? Мимо него тропа через еловый лес, арчовые заросли и яблоневый пояс. А вот и Эдем. Здесь отмечены и берлога Розовой Медведицы, и стоянка. А еще правее - водопад. Ну, где это может быть?

- Скорее всего в тех выступах, - ответил Сорокин, показывая рукой на узкие темные полосы каменистых барьеров, поросших яблоневым лесом. - Там и будем искать.

Они подбросили на себе рюкзаки и стали спускаться вниз, придерживаясь по возможности обозначенного на карте маршрута.

Утро стояло светлое, ясное. Все дышало весной, обновлением, небывалой яркостью молодых красок. И хотя в горах еще чувствовалась прохлада, над полевыми цветами роем носились мухи, стрекозы и бабочки. В березовых подлесках попадались под ногами сыроежки и подберезовики.